Материалы

Швейцер А. Д., Никольский Л.Б. Введение в социолингвистику.- М.: Высшая школа, 1978. – С. 102-110.

К типологии языковых ситуаций

Описание языковых ситуаций и их типология являют­ся одной из актуальных задач социолингвистики. Решение этой задачи имеет большое практическое значение, позволяя раскрыть основы и характер языковой политики государства, оценить перспективность того или иного курса в отношении языка, прогнозировать тенденции языковой жизни страны. Для создания типологии языковых ситуаций имеет первостепенное значение выделение соответствующих па­раметров. Из общего определения, данного понятию язы­ковой ситуации, следует, что наиболее существенными признаками ее компонентов являются их функциональная нагруженность и социальный статус. Эти признаки уже учитывались нами при классификации языковых систем и подсистем и при вычленении их функциональных типов. Например, понятия этой классификации «язык-макропосредник» или «местный язык», кроме указания на соотнесенность со сферами общения, обозначают соответственно официально принятое и непринятое для общегосудар- ственного общения средство языковой коммуникации. Поскольку языковые ситуации могут представлять собой совокупности языков или их подсистем, а их компоненты бывают функционально равнозначны, либо нахо­дятся в иерархических отношениях, существует два критерия для классификации языковых ситуаций. Прежде всего языковые ситуации распадаются на две группы: а) экзоглоссные — совокупности языков и б) эндоглоссные — совокупности    подсистем     одного    языка, Экзоглоссные и эндоглоссные   ситуации в свою очередь могут быть поделены па две подгруппы:    1) сбалансиро-нанные языковые ситуации, если составляющие их языки или языковые подсистемы в функциональном отношении равнозначны; 2) несбалансированные языковые ситуации, если их компоненты распределены по сферам обще­ния и социальным группам. Таким образом, теоретически возможны следующие типы языковых ситуаций: 1) экзоглоссная сбалансированная; 2) экзоглоссная несбалансированная; 3) эндоглоссная сбалансированная; 4) эндоглоссная несбалансированная.

Экзоглоссные сбалансированные языковые ситуации

Наиболее ярким примером экзоглоссной сбалансиро­ванной языковой ситуации, по-видимому, является языковая ситуация в Швейцарии, где объем частных коммуникативных функций немецкого, французского и итальян­ского языков практически одинаков. Исключение пред­ставляет ретороманский язык, который независимо от его положения юридически равноправного языка, никак не может быть поставлен в один ряд с названными тремя языками. Обслуживая всего лишь несколько десятков тысяч человек, он не имеет широкого распространения и не пользуется таким же престижем, как указанные языки. Языковая ситуация этого типа сложилась также в Бельгии. Она характеризуется функционированием двух основных языков — французского и фламандского, каждый из которых официально признан и юридически равноправен (оба языка используются в государственном управлении и в армии, на них издаются законы). Но в связи с конкретно-историческим развитием данной страны этническая общность франкоязычных валлонов долгое время доминировала в экономическом и социально-политическом отношениях. Поэтому несмотря на то, что она по сравнению с фламандцами составляет меньшинство (42% валлонов и 53% фламандцев, остальные 5% пред­ставляют немцы и другие национальные меньшинства), французский язык фактически стал доминирующим официальным языком. О его ведущей роли свидетельствует тот факт, что двуязычие в Бельгии развивается главным образом за счет усвоения французского языка фламандцами, 1/3 которых знает и использует этот язык. Другое положение сложилось в Финляндии, где доминирует язык большинства. Известно, что в этой стране официальными языками являются финский и шведский. Но поскольку финны составляют 90% населения, а шведскоязычная общность — менее 7%, финский язык преобладает во всех сферах общения. Таким образом, языки, являющиеся компонентами экзоглоссных сбалансированных ситуаций, при равенстве в своем юридическом положении могут несколько различаться функционально, объемом своих частных коммуникативных функций.

Экзоглоссные несбалансированные языковые ситуации

Экзоглоссные несбалансированные языковые ситуации представляют наиболее массовый случай. Преобла­дая в количественном отношении, они вместе с тем вклю­чают совокупности языков разных функциональных ти­пов, а также разное их число. Поэтому этот тип языковой ситуации содержит несколько разновидностей, общим для которых является функциональная неравноценность их компонентов. Основанием для выделения, разновидностей служит число языков, занимающих в функциональной классифи­кации определенное место. По числу языков, обслужи­вающих общение в той или иной стране, различаются двухкомпонентные, трехкомпонентные1 и четырехкомпонентные языковые ситуации. Двухкомпонентные языковые ситуации. Их конституирующими компонентами являются: 1) языки, которые обслуживают обиходную речь, т. е. согласно принятой нами функциональной классификации, относятся к мест­ным; 2) язык-макропосредник. Примером такого местно­го языка могут быть уэльский в Англии, бретонский во Франции, который используется крестьянами и моряками на полуострове Бретань, и по существу есть совокупность четырех территориальных диалектов, ни один из которых не является литературным. Отсутствие литературного языка восполняется здесь использованием французского в школе, при ведении административных дел, в области культуры и науки. Как следствие такого распределения языков коммуникация в пределах бретонской этно­лингвистической общности носит двухступенчатый характер: во внутриэтническом общении может функционировать местный язык, за пределами общности говорящий вынужден прибегать к макропосреднику. Языковая си­туация во многих странах, при условии, если в них не существует языка, выступающего в роли специального средства регионального общения (как волоф в Сенегале, бамбара в Мали, себуанский, илоканский и другие языки на Филиппинах), представляет эту же разновидность. Двухкомпонентность свойственна и языковой ситуации, сложившейся в Парагвае, где разговорным языком для 95% населения служит гуарани, а испанский язык, которым владеет 52%, является средством официального и письменного общения. Двухкомпонентная разновид­ность может существовать в каком-то районе страны, языковая ситуация в которой в целом более сложна. Такая языковая ситуация сложилась в новом штате Ин­дии — Нагалэнде, где в качестве официального регио­нального языка принят английский, а язык нага — все еще преимущественно обиходно-разговорный. Иными словами, двухкомпонентность языковой ситуации обу­словлена совпадением регионального языка с общеиндийским макропосредником. Трехкомпонентная языковая ситуация. Эту разновидность языковой ситуации составляют используемые в данном государстве языки трех функциональных типов: 1) местные языки (языки племен, живущих на островах Лусон и Минданао на Филиппинах, языки луба и монго в Заире); 2) региональные языки, функционирующие в зоне распространения указанных языков (соответственно илоканский и лингала); 3) в качестве макропосредника при контактах с общностями, живущими за пределами региона, применяется на Филиппинах тагалог, в Конго — французский язык. Эта разновидность языковой ситуации характеризует также Мали, Сенегал, Нигерию, Индоне­зию, т. е. те страны, где протекают процессы этнической консолидации, в ходе которых языки крупных общностей распространяются на значительных территориях, вытес­няя языки ассимилирующихся малых народностей. Строго говоря, эту разновидность языковой ситуации следует квалифицировать как трехчленную с тенденцией превращения в двухчленную. Такого же рода, но неустойчивая по другим причинам, языковая ситуация существует сейчас в Танзании. В этой стране сфера функционирования английского языка, ко­торый в колониальный период был первым, если не единственным официальным языком для территории, ныне занимаемой данным независимым государством, посте­пенно сокращается. Его вытесняет из некоторых сфер быстро развивающийся и распространяющийся суахили. Этот местный язык, который с давних пор используется как лингва франка (общий язык), в период после освобождения был провозглашен национальным языком Танзании и со временем должен заменить английский во мно­гих сферах коммуникации. Таким образом, в ранее перечисленных странах, с одной стороны, и в Танзании, с другой, протекают процессы, которые при благоприятных условиях могут привести к тому, что из языковой ситуации выпадает один из компо­нентов: местные языки в ряде стран, заимствованный макропосредник в Танзании, а останутся соответственно национальные языки и макропосредник, местные языки и новый макропосредник. Четырехкомпонентная языковая ситуация. Эта разно­видность языковой ситуации представляет собой совокупность: 1) местных языков; 2) региональных языков; 3) макропосредника; 4) религиозных или профессиональ­ных языков, либо тех и других одновременно. Такова, по-видимому, языковая ситуация в Эфиопии, где местные языки представлены письменным тигрэ и бесписьменными тиграй, галла, языками группы сидама; роль регионального языка, во всяком случае в Эритрее, играет итальянский; макропосредником является амхарский язык; в качестве религиозного языка выступает ны­не мертвый геэз, а широко используемый английский язык — по существу средство общения интеллигенции, ко­торым овладевают люди из имущих, классов, готовящие­ся к работе в государственном аппарате, в области науки и техники, внешней торговли; см. подробнее. Так или иначе английский язык в Эфиопии несет иные функции, не совпадающие с теми, которые он и другие западные языки выполняют в развивающихся странах, возникши? на территории бывших колоний и полуколоний. Там один из западных языков употребляется прежде всего как средство межэтнического общения. Здесь же английский язык выступает в другой роли: он — орудие, главным образом, сословно-профессиональной коммуникации *. К четырехкомпонентной разновидности относится так­же языковая ситуация в Индии, где макропосредником является английский, в каждом штате имеется индийский язык, признанный официальным (штат Нагалэнд, где официальный язык не язык нага, а английский, представляет исключение), т. е. выполняющий функцию регионального языка. Кроме них, в штатах функционируют языки, не пользующиеся официальным статусом, т. е. местные языки. И, наконец, в качестве языка узкой прослойки высших каст, получившей традиционное образо­вание, используется санскрит.

Эндоглоссные сбалансированные языковые ситуации

Основным признаком эндоглоссных сбалансирован­ных языковых ситуаций является наличие нескольких подсистем национального языка, которые совершенно равноценны в функциональном отношении или, иными словами, обслуживают все сферы общения в ряде языковых общностей, живущих в пределах одного территори­ально-политического объединения. В наше время языковая ситуация этого типа вряд ли вообще существует в какой-либо стране, поскольку ста­новление государства даже на территории, населенной родственными этнолингвистическими общностями, неминуемо сопровождается выдвижением одной из форм речи на роль средства общегосударственного общения. Тем не менее, по-видимому, более или менее приближается к это­му типу языковая ситуация в Сомали, где национальный язык пока представлен совокупностью территориальных Диалектов, и общая форма национального сомалийского языка еще не сложилась. Но и в этой стране отсутствие общего языка компенсируется западноевропейскими язы­ками, которые временно используются в роли официаль­ных. Более явные случаи эндоглоссных сбалансированных языковых ситуаций могут быть найдены только в прошлом. Такие ситуации складывались в однонациональной стране в период становления централизованного государ­ства, когда только начинали объединяться феодальные земли, обособленные в экономическом и политическом отношениях, а их формы речи были функционально рав­ноценны, не составляя еще иерархии подсистем в пределах языка народности. Наиболее ярким примером в этом отношении является Германия донационального периода, в которой не сложилось еще собственного общегерманского средства общения, а всю коммуникацию в «землях» обеспечивали местные формы речи.

Эндоглоссные несбалансированные языковые ситуации

Эндоглоссные несбалансированные языковые ситуа­ции обнаруживаются в абсолютном большинстве относительно немногочисленных по сравнению с многонацио­нальными однонациональных стран, в которых во всех сферах коммуникации используется единственный национальный язык. Однако степень дифференциации национального языка и ее характер, т. е. число и функциональная нагрузка обособляющихся подсистем, разнятся от страны к стране, определяясь степенью национальной консолидации, стратификацией общества и уровнем развития экономики и культуры. Поэтому, как и в случае с экзоглоссными несбалансированными языковыми ситуациями, данный тип в действительности объединяет не­сколько разновидностей. Принципом для вычленения разновидностей так же, как и при выделении разных видов экзоглоссных языко­вых ситуаций, служит число, но не языков, а языковых подсистем и их принадлежность к определенному функциональному типу. Однако при современной изученности вопроса построить даже предварительную классификацию типа предложенной выше представляется невозможным, так как разграничивать подсистемы одного языка во много раз труднее, чем языки, различия между кото­рыми в большинстве случаев самоочевидны. По этим причинам мы ограничиваемся лишь выделением трех разновидностей в данном типе языковых ситуаций и считаем, что более подробную, и главное, более точную классификацию разновидностей удастся создать лишь после детального описания языковых ситуаций в каждой однонациональной стране. Также в связи с изложенными обстоя­тельствами при выделении разновидностей мы будем учитывать только подъязыки, поскольку вычленение функциональных стилей и установление их числа в каждом национальном языке невозможны без осуществления предварительных конкретных исследований. Принимая во внимание вышеуказанные замечаний, можно говорить о следующих разновидностях языковой ситуации: 1) однокомпонентной; 2) двухкомпонентной и 3) трехкомпонентной. Однокомпонентная языковая ситуация. Данная разновидность представлена языковой ситуацией в Исландии. Исландский язык, который стал письменным еще в XIII веке, не знает диалектного членения. В сущности это — единственный язык, не распадающийся на подъязыки. Различия между его письменной и разговорной нормами не больше, чем в другом национальном языке расхождения между функциональными стилями в пределах единой литературной формы. Именно в этом смысле языковая ситуация в Исландии является однокомпонентной. Двухкомпонентные языковые ситуации. Эта разновид­ность языковой ситуации встречается наиболее часто. Ее составляют подъязыки двух функциональных типов: территориальные диалекты и литературный язык. Такая языковая ситуация сложилась в Дании, где, наряду с литературным языком, базирующимся на зеландских диалектах, существуют три группы диалектов, обслуживаю­щих устное общение (ютландские, островные—зеландские, фюнские и др., восточно-датские — бронхольмский и др.). Двухкомпонентная языковая ситуация существует также в КНДР. Она включает в качестве компонентов подъязыки национального языка, а именно северо-восточный, северо-западный и центральный и литературный язык. Трехкомпонентные языковые ситуации. Компонентами такой языковой ситуации являются: 1) территориальные диалекты; 2) литературный, преимущественно письмен­ный, язык; 3) областная или региональная форма литературного языка. Яркий пример такой языковой ситуации —ситуация, которая сложилась в Италии. В этой стране диалекты, обслуживающие главным образом устное общение (ряд диалектов: венецианский, неаполитанский, миланский, сицилийский имеют письменно-литературные варианты), представлены тремя группами: северной, центрально-южной и тосканской. Общеитальянский литературный язык сложился в XIV в. на основе флорентийского диалекта. Однако вне Тосканы он использовался лишь в письменной форме, поскольку в Италии до 1871 г. отсутствовал единый административный и Культурный центр. С начала XX века посредством радио и телевидения устная форма итальянского литературного языка проникает на периферию и оттесняет диалекты из многих сфер об­щения. Вместе с тем итальянский литературный язык под влиянием местных диалектов подвергается изменениям, в результате чего возникают так называемые italiano regoinale—его региональные формы. Эта разновидность языковой ситуации повторяется на территории ФРГ и ГДР, а также в хиндиязычном ареале Индии, в котором литературный хинди приобретает осо­бенности в каждом районе, где главным средством общения народных масс выступают диалекты. Языковая ситуация представляет собой отражение объективно существующего распределения социальных позиций между языковыми коллективами (см. определе­ние в разделе о понятийном аппарате социолингвистики). Фактически за каждой языковой ситуацией стоят языковые и речевые общности, и, следовательно, она (языковая ситуация) отражает социальное взаимодействие опреде­ленных групп людей. Иначе говоря, функциональное распределение языковых образований является также" следствием распределения людей по областям социальной деятельности в соответствии с их социальной ролью. Как эндоглоссные, так и экзоглоссные языковые ситуации подвержены определенным изменениям, которые вызывает в них передвижение того или иного языкового образования по ступеням функциональной иерархии. Языковая ситуация изменяется вследствие изменения социально-экономических и политических позиций, зани­маемых языковыми или этнолингвистическими общностя­ми, а также под воздействием мер, принимаемых государством с целью функционального перераспределения языков и форм их существования. Короче говоря, языковая ситуация в целом и социально-функциональное распреде­ление ее компонентов зависят как от объективных соци­ально-экономических процессов, так и от субъективного фактора — проводимой в государстве языковой политики.

Социолингвистика США

Юсселер М. Социолингвистика. – Киев: Вища школа, 1987. – С. 93-102

Отсутствие единого взгляда на предмет социолин­гвистики привело американских ученых к тому, что объектом их исследования в этой области стал целый конгломерат различных проблем общего и частного характера, которые можно назвать социологическими только при весьма расширенной трактовке данного термина. Образованию широкого спектра проблематики американской социолингвистики (социологии языка) способствуют также ее междисциплинарные связи с психологией языка, культурной антропологией, этнологией, диалектологией и, наконец, с фольклористикой и исследованием стилей. Все это сви­детельствует о том, что цели ее как науки не определены. Это признается некоторыми авторами и в самих США. Так, А. Д. Гримшо пишет: «В действительности никому не известно, что может войти в такую область, как социолингвистика... Как в методологии, так и в теории (или интерпретации) лингвисты допускают некоторые вовсе не обязательные ошибки, которых они могли бы избежать, если бы хотя бы в минимальной степени обладали «социологическим чутьем»... Социологи просто не имеют представления о том, насколько широк круг тем, исследование которых представляет важность с точки зрения социологии».

У. Брайт в 1967 году говорил, что социолингвистика - это прекрасно развивающийся ребенок, но всего лишь ребенок, развитие которого еще не завершилось. X. П. Рона видит недостаток социолингвистики в том, что эта отрасль науки до сих пор не получила своего четкого определения, известно лишь, что социолингвистика исследует так называемые социальные аспекты языка. Очень редко (в основном в сфере, ограниченной микросоциолингвистическими задачами) можно обнаружить более или менее четкую разработку целей и теоретических основ данной науки . У. Лабов рассматривает социолингвистику как ярко выраженную пограничную науку и видит в этом ее преимущество перед другими науками. А. Д. Гримшо говорит о социолингви­стике как о гибридной дисциплине, возникшей, в основном, в результате осознания того факта, что лингвистические данные следует рассматривать в связи с общественными явлениями .

Характерной особенностью многих публикаций, появившихся после выхода в свет работы Дж. О. Герцлера «Социология языка» («A Sociology of Language», 1965), также является постановка очень большого числа социолингви­стических проблем, причем для их решения предлагаются самые различные методы (о какой-либо методологии здесь вообще не может быть речи). В какой степени социолингвистика США представляет собой конгломерат, можно судить по сборнику Дж. А. Фишмана «Чтения лингвистического общества» («Readings in the Society of Language»), куда вошли написанные в основном еще в 50-е годы весьма разнородные работы лингвистов, социологов, антропологов культуры (направления, которые в США все еще сохраняют сильные позиции), диалектологов и специалистов в области коммуникации. В предисловии к книге Фишман обращает внимание в основном на синонимичное употребление терминов «социология языка» и «социолингвистика». А. Кейпел ограничивает исследование социолингвистических проблем в основном терминологическим аспектом. Он, в частности, говорит: «Хотя название «этнолингвистика» имеет более общий характер, чем название «социолингвистика», последнему было отдано предпочтение потому, что оно как бы само себя объясняет. Автор же счи­тает, что терминология такой науки, как лингвистика, должна отличаться как можно большей простотой». У. Брайт утверждает: «Задача социолингвистов заключается в том, чтобы показать систематическое совместное варьирование лингвистической структуры, а возможно, даже и вскрыть случайную связь в том или ином направле­нии... Одна из основных задач социолингвистики состоит в том, чтобы показать, что подобные вариации на самом деле не «свободны», что их следует рассматривать во взаимосвязи с систематическими, социальными различиями. В таком широком понимании лингвистическое многооб­разие и является истинным предметом социолингвистики».

Что означает «систематическое совместное варьирова­ние лингвистической структуры» и взаимосвязь «систематических, социальных различий»? Как нам известно, не всякое социальное явление (Sachverhalt) находит свое явное и непосредственное отражение в языке .

Марксистско-ленинское языкознание отвергает механическую детерминированность и подчеркивает диалектическую взаимосвязь языка и общества, которая, как правило, не поддается описанию как систематическое совместное варьирование. Упрощенная, вульгарно-социолингвистическая точка зрения неприемлема для марксистско-ленинской социолингвистики.

Ни на кого не ссылаясь и не внося ясности в понятия «система» и «структура», У. Лабов постулирует нечто вро­де теории параллельности, или механической идентичности. Так, он говорит: «Я считаю, что социолингвистика сама по себе вряд ли является самоцелью. Поэтому лингвистам следовало бы с гораздо большим вниманием относиться к основным проблемам эволюции как общества, так и языка, структуры общества и структуры языка, чем к социолингвистике в целом». С. М. Эрвин-Трипп усматривает основной предмет социолингвистики в вербальном поведе­нии партнеров по коммуникации: «Социолингвистика имеет дело с вербальным поведением в плане отношений между фоном (ситуацией), участниками, темой, функциями взаимодействия, формой и оценками, которые участники закрепляют за соответствующими факторами... Центром данной дефиниции является вербальное поведение (разго­вор и его эквиваленты). Разумеется, полное описание системы должно включать еще и жесты или изображения, когда они выступают в качестве функциональных альтернантов лингвистических знаков. Вербальное поведение всю­ду проявляет себя как в высшей степени цельная система и в силу этого его можно считать удобным исходным пунктом» .

Методы Эрвин-Триппа страдают двумя недостатками: 1) своим исключительно синхроническим характером, ос­тавляющим многое неясным, неспособностью полностью преодолеть структуралистские позиции, а также 2) микросоциологической направленностью исследования и подачи материала, что позволяет делать обобщения лишь в весьма ограниченных масштабах .

У. Брайт различает семь так называемых параметров (Dimensionen) социолингвистики. Кратко перечислим их, поскольку они вполне позволяют составить общее представление о рассматриваемом предмете:

1)   социальная идентичность говорящих  (соответственно передатчиков) в процессе коммуникации;

2)   социальная идентичность адресатов обращения  (соответственно приемников);

3)   контекст, релевантный для коммуникации;

4)   синхронические и диахронические методы,  избирае­мые в зависимости от цели исследования, а не от речевого поведения;

5)   оценка речевого поведения самим говорящим;

6)   степень языковой дифференциации: а)  многодиалектальной, в)   многоязычной, с)   соответствующей  множест­венности сообществ;

7)   сфера применения социолингвистики: а) социальный диагноз, в)  история языка, с)  языковая политика.

В  дополнение  к данному  обзору  рекомендуем  работы С. М. Эрвин-Тоиппа  и Р. глмрпя .

В своих семи параметрах Брайт ясно указывает на гетерогенный характер американской социолингвистики (социологии языка) с ее различными специальными областями. Кроме того, более отчетливо осознается то обстоятельство, что социолингвистика должна представлять собой неотъемлемую часть социальной теории, имеющей историко-материалистическую направленность.

Не имея такой направленности, американская социолингвистика вынуждена оставаться в рамках эклектизма. Методология ее строится на позитивистской или, иначе говоря, на идеалистической основе. Поэтому основной упор в социолингвистических исследованиях переносится в ко­нечном счете на синхронию, хотя по самой природе объекта этих исследований их насущной задачей является анализ лингвистических и социально обусловленных фактов в их тесной взаимосвязи.

Учитывание американской социолингвистикой социаль­ного фактора можно расценивать как шаг вперед. Но ее приверженность синхронической точке зрения означает, что действительного преодоления позиций структурализма не произошло. Некоторые ученые верно оценивают положение, создавшееся в лингвистике и социолингвистике США. Так, П. Л. Гарвин считает, что слабостью амери­канской лингвистики последних десятилетий было отсутствие теоретического обоснования ее метода. Причем в дальнейшем прогресс и в этом вопросе, по его мнению, не предвидится.

Как уже говорилось (гл. 1), психологию языка мы рас­сматриваем как дисциплину, послужившую источником для социолингвистики. Особенно это относится к американской социолингвистике, перенявшей целый ряд объектов иссле­дования как у психологии языка, так и у психолингвистики. Среди них такие, как восприятие и образование понятий, явления интерференции и даже явления языковой патоло­гии. Тесные связи между социолингвистикой и психологией стали, пожалуй, традиционными в американской науке. В своей статье «Лингвистика и психология» («Linguistics and Psychology») Ф. Г. Лаунсбери, определяя границы психологии языка, утверждает, что, несмотря на оторван­ность лингвистики от психологии, обе дисциплины обна­руживают ряд общих черт. Как и большинство амери­канских социолингвистов, автор выступает сторонником гипотезы Сэпира — Уорфа («гипотезы языковой относитель­ности»— «linguistic relativity hypothesis»), отвергаемой марксистско-ленинской лингвистикой и социолингвистикой.

Рассмотренные выше общие черты между психолингвистикой, психологией языка и социолингвистикой обнаружи­ваются прежде всего в терминологии и интерпретации яв­лений  (особенно психологии обучения языку и психологии поведения).  Причины этого неясны.  Ч. Фергюсон   (понятиями «высокого и низкого языка» — «high and low language») и У. Вайнрайх  (определением интерференции и семантического заимствования), исходя из принципов пси­хологии языка, внесли свой вклад в определение рабочих понятий социолингвистики. Но если описание типичных ситуаций в различных языковых коллективах  проводится в отрыве от исследования социальной структуры и без учета исторических, социальных и культурных отношений, то оно неизбежно  будет   носить   поверхностный    характер.  Хотя различия в речевом  поведении и констатируются,  а в некоторых   случаях  даже   подвергаются   анализу (довольно, впрочем,  поверхностному), однако никакого исследования социально-экономических причин, приводящих к различиям в уровне владения языком и в речевом поведении, не проводится. Конгломерат, который представляет собой амери­канская социолингвистика, или социология языка, состоит из областей,  имеющих некоторые общие черты, в частно­сти методологическую установку о якобы имеющей место независимости  предмета  исследования  и вытекающих отсюда  трудностей поиска  объективного  критерия,  который помог бы отделить значительные явления от незначительных. На таком же поверхностном уровне находятся и работы по диглоссии, билингвизму и мультилингвизму. Проблемы,  связанные  с речевой  коммуникацией,  хотя  и ставятся,    но    и    здесь    проводятся,    по    существу,    лишь поверхностные исследования.

Изучение стилистических аспектов социолингвистики ограничивается анализом ситуативно и функционально об­условленных стилистических дифференциаций языка. Здесь тоже преобладает констатирующее описание различий. Анализ социально-экономических и даже функционально-социальных факторов почти полностью отсутствует. Профессиональные языки сводятся к профессиональной лексике. Автономный (institutional) характер профессио­нальных языков, особенно проявляющийся при терминоло­гическом нормировании и представляющий необходимую область социолингвистического исследования, американ­скую социолингвистику не интересует

 СОЦИОЛИНГВИСТИКА ФРГ И ВЕЛИКОБРИТАНИИ

В то время как в США понятие «социолингвистика» («социология языка») имеет необычайно широкий спектр значений, поскольку социолингвистика затрагивает там проблемы, относящиеся к самостоятельным пограничным областям науки, в Западной Европе данное понятие воспринимается не так широко, а предмет социолингвистики в основном ограничивается изучением употребления языка, характерного для отдельных слоев и классов25. Это особенно относится к ФРГ и Великобритании.

К числу тем, широко исследуемых буржуазной социолингвистикой, принадлежат «языковые барьеры», «ограниченный и развернутый код», «компенсирующее обучение» и «компенсирующее развертывание». Уже сам факт, что буржуазная социолингвистика проявляет интерес к подобного рода проблемам, имеет важное социально-политическое значение. Хотя проблемы эти социолингвистические, сущность самих явлений обусловлена социально-экономическими факторами. Описывая эти явления, как правило, с научной скрупулезностью, разрабатывая и умело используя новые приемы исследования, буржуазные ученые все же не могут дать социолингвистическим явлениям надлежащей оценки без учета общественных отношений и социально-экономических принципов, как бы ни был хорош используемый при этом инструментарий.

Характерные для 50-х годов попытки социолингвистов Великобритании и ФРГ устранить барьеры в языке и мышлении и тем самым якобы ликвидировать социальную несправедливость путем воспитания и повышения уровня образования были связаны с потребностями образовательно-экономического характера в капиталистических странах. Англичанин Б. Бернстайн, хорошо осознавший это, подчеркивает, что одной из наиболее жгучих проблем, перед которой стоит педагог и немедленного решения которой требует современное положение дел в мире, является возможность оптимального использования интеллектуального потенциала населения (в корыстных интересах капиталистического общества. – Авт.)26. В связи с этим он разработал глубоко обоснованные эмпирические принципы, которые могли бы лечь в основу теории, учитывающей специфику социальных слоев и классов населения. Прежде всего Бернстайн исследовал употребление языка так называемых средних и нижних слоев. Его теоретические принципы, а также теория лингвистического кода У. Эвермана27 составляют основу социолингвистических исследований, проводимых в ФРГ. Теорию Бернстайна можно рассматривать как попытку применить принципы социологического описания для построения лингвистического кода. При этом с помощью теории ролей предпринимается попытка адекватного лингвистического и социологического описания.

Возникновение лингвистического кода объясняется его обусловленностью факторами специфически социального характера. Систему типов речи (Sprechweisen) Бернстайн рассматривает как проявление социальных связей или как качество социальной структуры28. В конечном счете социальная структура в теории Бернстайна превращается в независимую переменную (в этом и заключается принципиальная ошибка автора)29.

Несмотря на такие правильные в методическом отношении принципы, как, например, учет определяющих социальных факторов, само построение лингвистического кода Бернстайном следует признать неудачным, поскольку в предлагаемой им социологической модели, имеющей объяснительную силу, содержатся неясности принципиального характера. Они являются результатом того, что теория Бернстайна опирается на позитивистскую социологию Э. Дюркгейма, а выдвигаемые им лингвистические посылки во многом проблематичны30. Одной из таких посылок является «компенсирующее развертывание» языка детей из семей рабочих. Даже по мнению буржуазных социолингвистов это так называемое компенсирующее развертывание не привело к каким-либо заметным успехам31. Да их и не могло быть, поскольку ни о каких коренных изменениях не может быть и речи, пока остаются в неприкосновенности социально-экономические основы капиталистической системы.

Дж. Гамперц указывает на то, что во время проведения формальных интервью и психологических тестов дети, принадлежащие к низшему социальному слою, часто затрудняются дать правильный ответ в силу того, что они не владеют языком высшего слоя, на котором составлены указанные тесты, либо же владеют им в недостаточной степени. Он решительно выступает против широко распространенных среди части исследователей утверждений, будто «язык слоев населения с низким доходом является вырождающимся, а в структурном отношении – недоразвитым»32. Некорректность результатов таких исследований как бы заложена уже в самой их основе. Явно или скрыто социально-экономическая действительность находит свое отражение как в имущественных отношениях, так и в отношениях, связанных с системой власти. Это в равной мере относится к действительности, окружающей рабочее место человека, а также к самым различным коммуникативным процессам, в которых человек как социальное существо принимает участие либо в обязательном порядке (например, учреждение, суд), либо добровольно (например, союз, кружок друзей, отношения между соседями). Неизбежным следствием подобного рода обязательных или добровольных отношений и ситуаций в рамках данной социально-экономической действительности является подверженность человека более или менее сильным психологическим давлениям. Отчасти указанная «неизбежность» обусловлена экономическими отношениями и ситуациями, конкретно в данном случае речь идет об отношении к предпринимателю-капиталисту и связанным с производственным процессом лицам (Beziehungspersonen), правилам и предписаниям. То же самое происходит, когда кто-либо в капиталистическом обществе теряет работу. В этом случае ситуация психологического давления возрастает, численность вовлеченных лиц увеличивается, большей становится анонимность; правила и предписания превращаются в непостижимый и оттого еще более могущественный психологический фактор, обнажающий все бессилие и обреченность человека, попавшего в данную ситуацию. Такой человек, если за него не вступится опытный и энергичный представитель профсоюза, окажется весьма беспомощным и бессловесным в двояком значении этого слова: во-первых, потому, что он не владеет языковыми средствами, а во-вторых, потому, что у него отсутствует социолингвистическая компетенция, и он не может соответствующим образом изложить обстоятельства своего дела.

Односторонний характер социолингвистики Бернстайна и Эвермана можно проиллюстрировать таким фрагментом: «Программа социолингвистики состоит в обнаружении систематики правил, с помощью которых социоструктурно обусловленные ролевые отношения совпадали бы с конкретными лингвистическими образцами. Цель такого подхода в конечном счете должна состоять в характеристике конкретных феноменов социальных действий при использовании терминов такой теории, содержанием которой была бы систематика совместного варьирования нелингвнстических… и лингвистических признаков в ролевых действиях»33. У. Эверман, в частности, пытается посредством рациональной дискуссии сформулировать критерии способности, которые в содержательном отношении были бы независимы от интересов господствующих слоев общества. Он считает, что «низший слой» должен приспособиться к «среднему слою», а для этого следует сформулировать объективные критерии действия (Leistungskriterien)31.

Верно характеризуя сложившуюся ситуацию, У. Кури и М. Хартиг подчеркивают, что в ФРГ в основном разрабатываются второстепенные области социолингвистики, прежде всего связь языка с социальными слоями (языковые барьеры), связь между языком и психологическим развитием (компенсирующее языковое обучение)35. Освещение действительно важных социолингвистических проблем (многоязычие и его политические аспекты, что связано с наличием в ФРГ иностранных рабочих36, проблема языкового изменения, роль диалектов37 и социолектов33, исследование и тем самым повышение престижа языка рабочих39 и др.) носит поверхностный характер, а то и вовсе отсутствует. Мало внимания уделяется проблемам языкового изменения, причем их роль в социально-экономической действительности капиталистического общества сознательно умаляется. Исключение составляют исследования в такой весьма ограниченной области, как англо-американское влияние на язык и социальную действительность во всех сферах жизни ФРГ. Но и здесь отсутствует серьезный анализ социально-экономической природы этих изменений. Среди авторов, занимающихся исследованием указанных проблем, можно назвать В. Д. Бальда, Б. Карстенсена, Ф. Рермана, В. Бильса и Г. Циндлера40.

И. Хабермас в своей теории коммуникативной компетенции41 развивает по сути монологическое понятие лингвистической компетенции Н. Хомского. По его мнению, с помощью коммуникативной компетенции строится система правил, посредством которой создаются ситуации возможной речи. При этом Хабермас опирается на так называемую прагматику универсалий и теорию речевых актов. Взаимность, которая, согласно его теории, берет свое начало в разговорном аспекте идеальной речевой ситуации, возводится им в идеал «ситуации, свободной от системы власти». Эта «свободная от системы власти ситуация» создается как дополнение к «коммуникативным действиям» в высказываниях, которые, как он считает, освобождают от принуждения к действию и в тематическом отношении допускают лишь языковые воплощения. Несостоятельной оказывается дихотомия «труд, сводящийся к действиям с помощью инструментов» и «взаимодействие» («Interaktion»). Хабермас стремится утвердить герменевтический характер коммуникации (Verstдndigung) и заключающегося в ней смысла человеческих действий. Положительным моментом в его теории можно считать то, что труд он всегда понимает как действия, выполняемые с помощью инструментов и направленные на изменение окружающей действительности. Но если К. Маркс считал труд основополагающей социальной категорией, включающей в себя также коммуникативные действия (Leistungen), то Хабермас ставит коммуникативное общение в один ряд с понятием труда. Эта методологическая ошибка объясняется прежде всего традиционным влиянием позитивистской философии языка, связанной с именами Ч. Пирса и Г. Мида, а также англосаксонской (в основном, механистической) философией речевых актов Дж. Остина и Дж. Серля и односторонней интерпретацией психоаналитических процессов.

О механистическом характере теории речевых актов Дж. Серля и отсутствии у нее прочной базы свидетельствует хотя бы такое его высказывание: «Единицей речевой коммуникации не являются, как принято считать, ни символ, ни слово, ни предложение, ни даже знак символа, слова или предложения. Напротив, основную единицу речевой коммуникации представляет именно производство знака в ходе речевого акта. Выражаясь точнее, производство знака для предложения является при определенных условиях нллокуционным актом, который и есть минимальной единицей речевой коммуникации. Я не знаю, как доказать, что речевая коммуникация содержит в себе в основном акты, однако могу представить аргументы, с помощью которых можно было бы попытаться убедить в этом скептиков»42.

В такой же мере очевидна и односторонность интерпретации Хабермасом психоаналитических процессов: «Итак, нормативная основа речевой коммуникации и антиципирована, и, в качестве таковой, действенна. Формальная антиципация идеализированного разговора (как формы жизни, реализуемой в будущем?) гарантирует «окончательное», главное и ни в коем случае не устанавливаемое лишь в данный момент контрафактное соглашение, которое постоянно должно соединять потенциальных говорящих/слушающих и относительно которого коммуникация не является необходимой (при условии, что в противном случае коммуникация вообще возможна)»43.

Важное место в социолингвистике ФРГ отводится проблеме исходной структуры социальных действий. Описание ее у Бернстайна и Эвермана опирается главным образом на положения Э. Дюркгейма. В основу дюркгеймовской модели комплексного современного общества положена классовая структура капиталистического общества, заключающаяся в нем отчужденность. Позитивистская социология, к предшественникам которой принадлежит Дюркгейм, отрывает социальные отношения от их политико-экономического фундамента. Дюркгейм считает «органические», «универсальные» отношения сугубо специализированного комплексного общества свидетельством его более высокого развития по сравнению с менее развитыми общественными формами, основанными на «механической солидарности», традиции, строгости норм, продолжающими существовать в современном обществе44.

Тесное переплетение западноевропейской и американской (особенно представленной У. Лабовым) социолингвистических школ находит свое проявление в исходных положениях Дюркгейма, которые в основном являются общими для них обеих. В отличие от социолингвистов Великобритании и ФРГ У. Лабов, по-видимому, ближе всех подошел к осознанию проблематики и дилеммы социальных давлений (Zwдnge) в западных обществах. Правда, он не делает из этого никаких выводов: «Предметом наших исследований будет непосредственно сама социолингвистика. В заключение мы подробнее остановимся на том, каким образом изучение языка и изучение общества могут взаимодействовать друг с другом». Или: «Если мы всерьез будем считать понятие языка формой социального поведения, то понятно, что каждое теоретическое достижение в процессе анализа механизма лингвистического развития будет вносить свой непосредственный вклад в общую теорию социального развития»45. Однако Лабов, как и Бернстайн, Эверман (да и фактически все буржуазные социолингвисты), не в состоянии (а может быть, и не готов) прийти к выводу о необходимости коренного изменения социально-экономической действительности.

Прогрессивные социолингвисты из ФРГ П. Айзенберг и Г. Хаберланд46 также указывают на то, что с помощью методов Бернстайна, Лабова и Эвермана невозможно достичь каких-либо изменений. А это вполне соответствует образовательно-экономическим расчетам господствующего класса. Такая социолингвистика выдвигает на роль авторитета в области языка средний слой общества. В свою очередь, это служит тому, чтобы выдать критику буржуазного общества (имея в виду систему ценностей, отвергаемых средним слоем) за критику власти47. При этом вуалируются действительные интересы, а собственная деятельность оправдывается как «эмансипаторская». При своей якобы антикапиталистической направленности буржуазные социолингвисты состоят на службе капитализма, их исследования в конечном счете используются против рабочего класса. Следует сказать, что субъективно усилия ряда буржуазных социолингвистов направлены против привилегий, которыми обладает господствующий класс в сфере образования. Некоторые из них, например М. Дюбуа-Реймон и В. Вольфрам48, решительно выступают в пользу улучшения положения детей рабочих. Однако дискриминация языка рабочих как «ограниченного кода» носит характер явной идеологической дискриминации самих рабочих в интересах буржуазии.

С одной стороны, теория кодов четко указывает на связи, существующие между социальной структурой, мышлением и языком, с другой стороны, эти связи разрушаются в силу недостаточного понимания и учета содержательной и специфически социальной обусловленности их общественных функций. Это проявляется уже при выборе для данного исследования абстрактного понятия, которое, получая название «социолингвистика», остается в значительной степени формальным, узким и односторонним49. Однако абстракция не может получить положительную оценку априорно, поскольку такая оценка таит в себе опасность неверного осмысления и интерпретации социальной действительности. Из абстракций не должно выхолащиваться значение, они должны соответствовать своему содержанию (Sache). Диалектический путь познания истины, познания объективной реальности, ведет «от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике...»50. От этого пути отказываются буржуазные социолингвисты. Как верно отмечают прогрессивные социологи ФРГ, «конкретный, действительно социально обусловленный анализ языка должен касаться внутренне противоречивого, стремящегося к своему снятию единства капиталистической системы»51.

Лабов, а также Бернстайн, Эверман и другие исходят из статичной (главным образом, дюркгеймовской) модели «комплексного современного общества». Попытки решить имеющиеся проблемы с помощью простых или дифференцированных моделей, в основе которых лежат понятия социального слоя и роли, остаются сомнительными, поскольку они опираются на представления о норме, характерные для средней буржуазии. Собственно говоря, осуществляется приспособление к так называемым среднебуржуазным представлениям, что идет на пользу существующему классовому обществу и не соответствует интересам рабочих52. «Достижение равных возможностей, выдаваемое пропагандой за уже свершившийся факт, но в действительности осуществляемое лишь в незначительных масштабах, было перенесено также в сферу личного совершенствования и повышения квалификации»53. Ключом к повышению социального статуса пропаганда объявляет мнимое, никогда не существовавшее в прошлом и невозможное (принимая во внимание интересы капиталистической системы) в будущем равенство возможностей. Это надо для того, чтобы побудить рабочих к конкурентной борьбе (натравить их друг на друга), разобщить, изолировать их от партийных и профсоюзных интересов и тем самым сделать более податливыми и управляемыми в интересах существующей системы капиталистической эксплуатации. Из этого делается, вполне обоснованный вывод: «Таким образом, желаемое ослабление социальных связей, являющееся следствием изменения материальных условий жизни, а также профессиональной квалификации, приводит к двойному результату, а именно: заинтересованность рабочих в повышении своего социального статуса может оправдывать (даже в собственных глазах) их политическую дисциплинированность и разобщенность»54.

Языковые барьеры, устранение которых является основной задачей буржуазной социолингвистики, в действительности представляют собой социальные барьеры, обусловленные общественно-экономическими факторами. Поэтому следует говорить не о языковых, а о социальных барьерах. В последние годы в буржуазной социолингвистике усилилась критика как самого понятия языковых барьеров, так и равенства возможностей. Пришлось признать, что все подобного рода попытки оказались неудачными. Из множества критических голосов последних лет приведем слова И. Радтке: «Выбор понятия «языковые барьеры», пожалуй, в высшей степени неудачен, так как препятствием являются не языковые барьеры, а тот с трудом поддающийся анализу феномен, который связан с недостатками, проявившимися в культурной, социальной, образовательной, психологической и языковой областях. Однако изъять это понятие из сферы научного обсуждения уже невозможно, поскольку известно, какие импликации свойственны данному комплексу»55.

Другие программы, предложенные капиталистическими странами, на которые возлагались большие надежды, также обнаружили свою несостоятельность. Об этом говорится, например, в итоговом докладе за 1968 год, посвященном компенсирующему обучению в Нью-Йорке: «Ни одна из программ не привела к улучшению положения в целом»56.

Следствием разочарования, возникшего среди буржуазных социолингвистов в результате этих неудач, явилось то, что, по крайней мере, некоторые из них теперь яснее представляют себе существующую общественно-политическую ситуацию и правильнее оценивают возможности ее изменения. «Расхождения в распределении богатств в обществе и неравенство возможностей имеют внутренне присущие системе экономические причины. Для того чтобы это неравенство не приводило к мысли о существовании людей, ущемленных в своих социальных и экономических правах, оно должно быть замаскировано посредством идеологической гармонизации противоречия между равенством возможностей и соревнованием. Таким образом, функция компенсирующего обучения, введенного и поддерживаемого государством и частным капиталом, заключается в том, чтобы удерживать тех, кто не пользуется привилегиями, от протеста против их общественного положения»57. «В силу этого, – считают Г. Хольцер и К. Штайнбахер, – постулат компенсирующего обучения очень легко оборачивается против развития политического сознания и речевого поведения рабочего класса и других слоев, существующих в условиях экономической и политической зависимости. Тем самым он оборачивается против создания культуры, служащей интересам рабочего класса и этих слоев»58. Наряду с этим употребляется (разумеется, не случайно) понятие языковых барьеров, выходящее за рамки ограниченного кода. Согласно Б. Бадуре, языковые барьеры – это барьеры в коммуникации между обеими противоположными социально-экономическими системами, между социализмом и капитализмом59. При такой интерпретации языковых барьеров мы имеем дело, как справедливо считает Э. Альбрехт, с особой разновидностью антикоммунизма60, цель которой состоит в том, чтобы отвлечь внимание от причин классовой борьбы между буржуазией и пролетариатом капиталистических стран, а также от причин существования диаметральных противоположностей между социализмом и капитализмом. Б. Бадура использует очень интересный материал по так называемому групповому языку, однако его анализ ненаучен, а рассуждения о «языковых барьерах и возможностях их преодоления» не указывают никакого выхода, поскольку факторы, оказывающие тормозящее действие в обучении, следует искать в социально-экономической действительности капиталистического общества, а следовательно, и в понятийном аппарате буржуазной социолингвистики. Э. Альбрехт обращает внимание на методологически неразрывную связь бадуровского эклектизма с объективизмом61. Типичен для объективизма также тезис Б. Бадуры о том, что язык не только представляет собой «средство» мышления и коммуникации, но и может препятствовать осуществлению обеих этих важных функций. Однако научного открытия у Бадуры не получилось. Четкий анализ этого вопроса был дан еще К. Марксом и Ф. Энгельсом в «Немецкой идеологии». Проводимая Бадурой семантическая дифференциация слов, относящихся к сфере идеологии и политики ФРГ и ГДР, ненаучна и опирается в основном на работы Г. Мозера62, который серьезный анализ фактов соединяет с псевдонаучной интерпретацией и диффамацией процесса языкового развития в ГДР63.

Общественные барьеры обусловлены социально-экономическими причинами, а именно противоречием между обобществленным трудом и частной собственностью на средства производства. Важнейшими факторами, определяющими характер общества, являются способ производства и отношение производительных сил к производственным отношениям.

Следовательно, невозможно научно объяснить языковые отношения в обществе без учета существующего способа производства. В лучшем случае (Лабов, Бернстайн, Эверман) описанию поддаются лишь внешние формы явлений. Такая социолингвистика, разрабатывая свою теорию, не в состоянии установить связи со способом производства и тем местом, которое она занимает в процессе производства.

______________________________________________________________________________________________________________

Юсселер М. Социолингвистика. – Киев: Вища школа, 1987. – С. 102-107

 СОЦИОЛИНГВИСТИКА ФРАНЦИИ И ИТАЛИИ

По сравнению с США, Великобританией и ФРГ социолингвистика во Франции и Италии не испытала за последние двадцать лет такого стремительного подъема64. Социолингвистика во Франции развивалась иначе, чем в других западных странах. Ее скорее следовало бы назвать лингвистикой текста в социологическом и социолингвистическом аспектах (Kriterien). Одну из причин такого особого развития следует искать, пожалуй, в языковедческой традиции, которая в этой стране никогда полностью не утрачивала связи с социологической проблематикой. Сказанное относится к школе Мейе (ученика Соссюра) и еще более – к А. Мартине. Совершенно особое место принадлежит в этом процессе языковеду марксистского направления Марселю Коэну, рассматривающему социолингвистические проблемы в своих книгах «За социологию языка» («Pour une sociologie du langage». Paris, 1956) и «История языка. Французский язык» («Histoire d’une lange, le franзais». Paris, 1960). Другая причина заключается, пожалуй, в централистской государственной политике Франции, в значительной мере подавившей интерес к национальным меньшинствам и региональным особенностям, что привело к пренебрежению местными французскими и не-французскими диалектами (Mundart) как объектом исследования.

Но хотя во Франции социолингвистика как отрасль науки не в такой мере выдвинулась на передний план, как в других странах, это ни в коем случае не означает, что здесь отсутствовала постановка действительно социолингвистических проблем. Следует сказать, что дело обстоит как раз наоборот. Именно во Франции истинно социолингвистическая проблематика имеет определенные традиции.

В этой связи необходимо еще раз подчеркнуть роль языковеда-марксиста М. Коэна, первым составившего каталог социолингвистических проблем (в широком и узком понимании этого слова), поскольку содержанием последних являются социальные импликации языка (M. Cohen. «Pour une sociologie du langage». Paris, 1956). Новаторская деятельность М. Коэна тем более заслуживает высокой оценки, что в 50-е годы в языкознании господствовала структурная лингвистика. Наряду с Коэном основоположниками французской социолингвистики вполне можно считать также А. Г. Одрикура и Г. Гране. Их публикация «Лингвистика и социология» («Linguistique at sociologie»), появившаяся в журнале «Les Cahiers Internationaux de Sociologie» еще в 1955 году, стала важной частью того фундамента, на котором строилась социолингвистика Франции. Такое же значение имеет и их «Разработка начального курса французского языка» («L’йlaboration du franзais йlйmentaire», 1956), многочисленные последующие издания которой выходили с 1958 года под названием «Разработка основного курса французского языка» («L’йlaboration du franзais fondamental»). О связях между лексикой и обществом говорится в работе Г. Маторе «Метод в лексикологии» («La mиtode en lexicologie». Paris, 1953).

Влияние Коэна, заключающееся в интегрировании языка в общественную жизнь, чувствуется в таких лексикологических работах, как Ж. Дюбуа «Технический и социальный словарь Франции с 1869 по 1872 г.» («Le vocabulaire technique et social en France de 1869 а 1872». Paris, 1962) и Л. Гильбера «Возникновение словаря авиации» («La formation du vocabulaire de l’аviation». Paris, 1965). Интерес к социолингвистическим проблемам можно объяснить осознанием того, что «чистая лингвистика», какой ее представляли себе структуралисты, более не удовлетворяла предъявляемым к ней требованиям, а также тем фактом, что этнология, социология и антропология, затрагивая социальные функции языка, могли рассматривать лишь сугубо свои вопросы.

Специфически французским предметом социолингвистического исследования (не претендующим, однако, на статус социолингвистики) стал анализ речи (discours) со специализацией его на речи политической (социодифференциальный анализ). Ряд статей, посвященных этой теме, помещен в изданном под редакцией Ж.-Б. Марселлези сборнике «Лингвистика и общество» («Linguistique et sociйtй», 1971). В других его статьях рассматриваются вопросы языка и социальных групп. Так, в статье самого Ж.-Б. Марселлези социальные диалекты противопоставляются региональным. Он предостерегает от механистической точки зрения на социальные языковые группы. Особый интерес вызывают у него способы выражения (языковые варианты) в связи с определенными целями в соответствующем окружении. Во многих статьях заметна тесная связь французской социолингвистики с лингвистикой текста65. В статье Ш. и Ж.-Б. Марселлези рассматриваются общие вопросы, связанные с неологизмами, исследуется социолингвистический подход к неологизмам. Авторы отличают неологизм в разговорных ситуациях от неологизма в сфере языка, рассматривают неологизм как попытку говорящего найти средства, адекватные данной ситуации 66.

Бажжони подчеркивает силу слова и роль средств массовой коммуникации. Он проводит параллель между фетишизмом слова и фетишизмом золота и денег, как его описал К. Маркс в первом томе «Капитала».

Краткий обзор развития социолингвистики во Франции вплоть до начала 70-х годов дает Ф. Эльгорски 67. В нем представлены типично французские традиции социолингвистики, которые, как уже говорилось, могут быть названы социолингвистикой в самом широком смысле. Автор ссылается на работы М. Коэна, А. Зоммерфельта, А. Г. Одрикура, Г. Маторе68. При этом он определяет роль французской социолингвистики, а также сущность анализа речи и считает, что в этой сфере, наряду с лингвистикой текста и лексикологией (особенно теорией неологизма), и лежат главные задачи французской социолингвистики.

Ряд публикаций последних лет свидетельствует о возросшем интересе к социолингвистической проблематике в узком понимании. В них тоже указывается на междисциплинарный характер социолингвистики, рассматриваются имеющие во Франции большую традицию проблемы овладения языком, которые первоначально принадлежали к сфере психологии, педагогики и социологии. Такие периодические издания, как «La Pensйe» и «Langue Franзaise», в последние годы отводили значительное место публикациям, посвященным социолингвистическим проблемам.

Значительное внимание стало уделяться также региональным вариантам французского языка, в частности исследованию региональных акцентов, окказионализмов французских городов и т. д.70

В отличие от Франции в Италии существует обусловленная федералистской структурой сильная диалектологическая традиция, связанная с самого начала с социологическими вопросами (прежде всего, неравномерным развитием регионов). После окончания второй мировой войны социальные проблемы еще явственнее выдвинулись на передний план. Причина этого заключалась в развитии индустриализации, в притоке рабочих из слаборазвитого юга в промышленно развитые северные районы страны и, наконец, в возрастании противоречий между населением города и деревни71.

С самого начала в исследованиях региональных и локальных диалектов, а наряду с ними и влияний социолокального характера⁷² были достигнуты значительные и во многом показательные результаты. В итальянской социолингвистике диалекты рассматриваются не только как варианты стандартной формы (национального языка), но скорее даже как языки, существующие отдельно от стандарта и обнаруживающие весьма существенные отличия как от него, так и друг от друга, что значительно затрудняет взаимное общение⁷³. В настоящее время все еще существует свыше двадцати региональных диалектных групп, не имеющих (либо имеющих очень мало) общих черт с диалектами других провинций. Всякого рода усилия, направленные на достижение региональной унификации диалектов (региональные диалекты в функции койнэ), в каждом конкретном регионе имели различную степень успеха. Г. Берутто и другие социолингвисты определяют итальянские диалекты как различные системы итальянского стандартного языка ⁷⁴.

Одной из существенных является здесь проблема романских и нероманских меньшинств. К романским относятся провансальское, франко-провансальское, доломитско-ладинское, фриульское, сардинское и каталанское языковые меньшинства. Из нероманских выделяется верхненемецкое (южнобаварское) языковое меньшинство в Южном Тироле, вошедшем в состав Италии после второй мировой войны. Вследствие непризнания за верхненемецким меньшинством права на свой язык здесь долгое время сохранялась напряженная политическая обстановка. Лишь в 1975 году это меньшинство, насчитывающее 260 тыс. человек, добилось признания своих языковых прав. Жители немецкоязычных анклавов в других провинциях (около 50 тыс.) таких прав не имеют. Серьезные проблемы еще и сегодня существуют у таких нероманских меньшинств, как сербохорваты, албанцы, греки. Следует сказать, что предпринимаются определенные усилия, направленные на устранение в будущем дискриминации языковых меньшинств.

Нельзя забывать, что во времена фашизма в Италии проводилась ярко выраженная националистическая и нейтралистская языковая политика. Под запретом оказались не только языки национальных меньшинств, но даже диалекты. В настоящее время национальный итальянский язык (по крайней мере, рецептивно) широко распространен во всей стране. К диалектам относятся терпимо, хотя степень этой терпимости в отдельных регионах различна⁷⁵. В то же время существует тенденция к образованию своего рода «итальянского народного языка» (italiano popolare unitario), основу которого составляют элементы разговорного языка рабочего класса различных районов Италии (особенно промышленных центров на Севере страны)⁷⁶. Однако образцом остается язык средств массовой информации (прежде всего радио и телевидения), который можно назвать стандартным итальянским языком. При этом происходит тройной процесс: 1) отказ от каких-либо других языков в пользу итальянского; 2) эволюционное развитие регионального языка в функции койнэ со стандартным языком в качестве образца; 3) эволюционное развитие локальных диалектов в направлении к общему языку путем смешения и выравнивания (койнэ)⁷⁷.

Расплывчатый и противоречивый характер носят рассуждения Ф. Росси-Ланди в его книге «Язык как труд и рынок». Анализируя язык как форму общественного труда, Росси-Ланди переносит теорию трудовой стоимости К. Маркса, а также понятие «капитал» в сферу языка. При этом он обнаруживает полную неспособность постичь саму логику понятия «капитал» у Маркса. Он говорит о постоянном и переменном капитале языка, языковых деньгах и т. п. (все это – по аналогии с теорией трудовой стоимости), пытаясь таким образом устранить «языковую отчужденность»⁷⁸. «Аналогично ориентированному на потребление простому рыночному производству с его институционализированием денег, мы бы имели институционализирование слов, т. е. социальную возможность сохранять их отдельно, изолированно от их современного, живого значения, независимо от того, каким образом их можно употребить: этого можно достичь лишь с помощью письма или же мнемонических операций и ритуальных или технологических формул, более не являющихся непосредственным выражением специфической (в каждом отдельном случае) формы языкового труда, который явился причиной их возникновения»⁷⁹.

В научном отношении такая механистическая и вульгарноматериалистическая аналогия «капитал – язык» несостоятельна. Даже при всей пластичности и ярко выраженном метафорическом характере некоторых аналогий, при всем том, что они легко запоминаются и помогают обнаружить существующие проявления несправедливости в образовательном потенциале капиталистических стран, посредством подобной гомологии не может быть создана основа для какой-либо теории. Не имея теоретического значения, отдельные замечания Росси-Ланди типа «Рабочий абсолютно подавлен, поскольку он даже не осознает эту подавленность как таковую. Переход от капитализма к неокапитализму осуществился как в языковом, так и в неязыковом отношении»⁸⁰ не служат и интересам рабочих, которые в конце концов осознают и преодолеют, эту бесспорно сильную в каких-то случаях подавленность.

______________________________________________________________________________________________________________

В основу буржуазной социолингвистики, которую можно определить как позитивистскую, положены принципы позитивистской теории общества. Последняя представляет собой один из вариантов структурно-функциональной социологии, или же позитивистской лингвистики. Общество рассматривается здесь как структура заданных социальных ролей. Насколько односторонний, узкий характер носит такая теория общества, насколько она не соответствует реальным фактам, видно уже из того, что в ней абсолютно не принимается в расчет способ производства. Во многих социолингвистических работах на первый план выдвигаются лишь единичные связи, касающиеся соотношения языка и общества. Однако еще до возникновения социолингвистики как науки вопросы, связанные с социальной обусловленностью языковых различий, привлекали внимание представителей некоторых течений в языкознании, например Женевской школы и Пражского структурализма. Слишком статичная, воспринятая как идеальный тип языковая система (что соответствует концепции Соссюра и Дюркгейма) не нашла здесь, однако, своего адекватного, социально обусловленного истолкования.

Буржуазная социолингвистика концентрирует свое внимание в основном на так называемых ограниченных кодах и языковых барьерах (в Западной Европе), на теории дефицита и фонологическом анализе (в США). Эти исследования опираются на довольно основательную эмпирическую базу, а описание фактического материала проводится с достаточной тщательностью. Однако в этих исследованиях не делается решительного шага в направлении к семантике, прагматике и к изучению языкового воздействия. Поверхностным характером отличается также описание явлений в сфере нестандартного английского языка, например языка пуэрториканцев, цветных граждан США и детей американских рабочих. Это же следует сказать и о социолингвистических работах в Великобритании и ФРГ, в которых отсутствует анализ движущих сил и социально-экономических основ капиталистического общества. Нельзя полагать, что политическое обязательство (Engagement) действовать в интересах социальных групп, ущемленных в своих правах, лежит в самой природе вещей. Нельзя также рассматривать эти группы изолированно, сами по себе. Они представляют собой дериват производственных отношений, баланса сил внутри общества, а также его идеологии. Поэтому исследования как в области социолингвистики, так и социологии могут принести плоды лишь в том случае, если они будут иметь междисциплинарный характер.

Некоторые буржуазные ученые частично осознали создавшуюся ситуацию. Так, Дж. Блом и Дж. Гамперц считают, что социолингвистика более не должна исходить из того, что язык и общество представляют различные реальности⁸¹. Однако соответствующих выводов социального плана здесь нет.

Социально-экономическое развитие последних лет привело к таким количественным и качественным изменениям, что это ставит перед буржуазной социолингвистикой нелегкие для решения проблемы. Исследование связей между языком и обществом требует не только системного подхода к лингвистическим и социальным явлениям, но и соответствующей интерпретации этих связей. Характерной чертой в развитии буржуазной социолингвистики был ее атомизм, проявившийся либо в уходе в сторону от проблем, имеющих социальную значимость, либо в их игнорировании. Во всяком случае, распространение получила концепция рыхлой (lose) связи между языковыми и социальными структурами. Подобное положение дел сохраняется до сих пор, выдвигая методологическую и философскую проблему, от решения которой зависит дальнейшее развитие социолингвистики⁸². Идеалистическая платформа для ее решения невозможна, поскольку идеализм лишь затушевывает ее и уводит в сторону. Представители отдельных прогрессивных тенденций решительно отмежевываются от буржуазной социологии и социолингвистики и ищут новых путей на позициях марксизма.

Буржуазная социолингвистика обходит собственно социолингвистические проблемы уже в процессе выбора и описания объекта исследования (особенно это характерно для американской социолингвистики). Кроме того, подлинно социолингвистические проблемы затушевываются способом их исследования (например, при ложных исходных посылках) или претенциозной направленностью (например, ликвидировать социальную несправедливость путем устранения языковых барьеров).

Основное заблуждение буржуазной социолингвистики в том, что она считает, будто выдвигаемые ею теоретические принципы и предпринимаемые попытки решения ряда проблем (например, разработка развернутого кода, устранение языковых барьеров, компенсирующее обучение и т. п.) служат интересам ущемленных в своих правах социальных слоев и групп населения. В действительности все это служит интересам эксплуататорских классов. Иного и быть не может в условиях капитализма. Даже если буржуазная социолингвистика и не выступает открыто в защиту капиталистической системы власти, она не может способствовать ни реальному отражению действительности, ни верной оценке фактов, не говоря уже о том, чтобы указать выход из создавшегося положения, так как это означало бы радикальное изменение социально-экономических условий.

Принимая во внимание типичную дихотомию «изолированный индивидуум – неизбежное давление на него социальных силовых полей», А. Нойберт в качестве центральной для буржуазной социолингвистики называет проблему совместного варьирования языка отдельного индивида и языка группы, совместного варьирования языковых структур и процессов. «Именно в эту сторону и направлены истинные интересы (буржуазной. – Авт.) социолингвистики как науки. Сущность рабочих понятий, мировоззрения и методологии буржуазной социолингвистики наглядно характеризуют следующие три аспекта: соотнесенный с практикой социальный заказ; буржуазная картина общества; теория совместного варьирования»⁸³.

Как и у буржуазных лингвистов, во взглядах буржуазных социолингвистов существуют значительные различия и расхождения. Однако как положительные можно оценить те усилия, которые предпринимаются, чтобы преодолеть концепции структурализма и трансформационной грамматики и отразить хотя бы некоторые аспекты языка как социального явления (даже если из этого и не делается правильных выводов), поскольку, как уже говорилось, буржуазные социолингвисты, социологи и языковеды в силу своей методологической позиции не могут сделать решительного шага в данном нужном направлении.

Критика буржуазных лингвистических теорий с точки зрения марксистско-ленинского языкознания и социолингвистики, вступив в новую фазу своего развития, должна также достичь нового качественного уровня. Следует с большей ответственностью подойти к разработке марксистско-ленинских позиций в вопросах понимания и описания связей между языком и обществом в широком смысле и социолингвистических связей в узком смысле. Большое значение в этом плане представляет опыт, накопленный советской социолингвистикой.

Юсселер М. Социолингвистика. – Киев: Вища школа, 1987. – С. 137-141

 СОЦИОЛИНГВИСТИКА ГДР

Как уже отмечалось, теоретическим фундаментом социолингвистики ГДР послужили «Тезисы марксистско-ленинской социолингвистики» Р. Гроссе и А. Нойберта ⁶⁴. Сборник «Статьи по социолингвистике» («Beitrдge zur Sociolinguistik») ⁶⁵ позволяет впервые серьезно оценить усилия, направленные на создание марксистско-ленинской социолингвистики в ГДР. В помещенных в нем статьях проявляется стремление их авторов исследовать связи языка и общества на самом высоком научном уровне.

В статье «К вопросу о предмете и основных понятиях марксистско-ленинской социолингвистики» А. Нойберт, в дополнение к вышеназванной его работе, освещает возможности и потребности марксистско-ленинской социолингвистики. Отмежевываясь от буржуазной социолингвистики, он в то же время обнаруживает большую по сравнению с ней глубину понимания рассматриваемых проблем. А. Нойберт определяет и аргументированно интерпретирует основные понятия марксистско-ленинской социолингвистики, сравнивая их с понятиями буржуазной лингвистики и социолингвистики, вводит новые понятия (например, «социолингвистическая компетенция» как дополнение к лингвистической компетенции, понятие идеологемы и др.). К этому времени в ГДР уже были работы, в которых критически оценивались положения буржуазной социолингвистики. Они и подготовили почву для развития марксистско-ленинской социолингвистики в ГДР, а некоторые из них уже содержали в себе специфически социолингвистические аспекты⁶⁶. К наиболее ранним лингвосоциологическим исследованиям можно отнести работу К. Шпангенберга «Лингвосоциология и исследование диалектов», Г. Розенкранца и К. Шпангенберга «Лингвосоциологические исследования в Тюрингии»⁶⁷ (это лишь небольшая часть исследований, выполненных в Иенском университете по проблемам изучения диалектов). В начале 50-х годов были опубликованы «Западнолужицкий и восточномейсенский язык» Г. Протце и «Мейсенский языковой ландшафт» Р. Гроссе ⁶⁸.

Вскоре после тезисов Гроссе – Нойберта появились работы, засвидетельствовавшие растущий интерес к социолингвистической проблематике и в то же время показавшие значимость социолингвистических исследований, проводимых в ГДР. Так, в серии «Язык и общество» выходит сборник⁶⁹, содержащий наряду со статьями по общим вопросам марксистско-ленинской социолингвистики («Структура и функция языка в общесоциальном развитии» Г. Изинга, «Социолингвистические аспекты речевой коммуникации» И. Доната) также статьи, посвященные специальным вопросам, например изменениям в важных сферах производства и их влиянию на коммуникацию и язык; определению факторов, детерминирующих речевое поведение; языковому анализу в специальных аспектах и т. д. Г. Розенкранц в статье «Изменение речевой коммуникации в сфере промышленного производства и его последствия для языкового развития в Германской Демократической Республике» связывает эти изменения с промышленным развитием Германии, начиная с XIX века. Р. Герман-Винтер в сотрудничестве с другими авторами на большом фактическом материале наглядно представляет серьезные изменения в речевом поведении трудящихся сельских районов севера ГДР. Его дополняет Г. Шенфельд исследованием «Речевое поведение и социальная структура в социалистической деревне Альтмарка» (здесь в методологическом отношении весьма важно то, что автор применяет математические методы). В статье К. Шпангенберга и И. Визе «Языковая действительность и речевое поведение, их влияние на успехи в преподавании родного языка в общеобразовательной политехнической средней школе» рассматриваются отношения разговорного и литературного языков. Э.-С. Даль, основываясь на иных методико-теоретических принципах, пытается представить в своей работе «Интерференция и альтернация – два типа смешения языковых пластов на севере Германской Демократической Республики» воздействие языковых пластов друг на друга в виде схемы, которой дает соответствующую интерпретацию. Г. Протце описывает явления интерференции, наблюдаемые в условиях билингвизма («Типичные явления немецко-лужицкой интерференции в аспекте ее социальной обусловленности»). Работа Г. Шенфельда «Устная форма языка в Альтмарке»⁷⁰, задуманная первоначально как диалектно-географический анализ, дает представление о современной языковой ситуации в одном из регионов ГДР. С начала 70-х годов наблюдается последовательное усиление роли социолингвистических исследований; а также включение социолингвистических аспектов в фундаментальные языковедческие работы⁷¹. Важным вкладом в развитие социолингвистики ГДР стал двухтомный труд «Теоретические проблемы языкознания»⁷², Исследование специальных аспектов, которым посвящены отдельные разделы указанного труда, способствует лучшему пониманию социолингвистических методов и проблем. Традиционные границы языкознания утрачивают здесь свою непроницаемость, используются результаты исследований, относящихся к смежным областям (гносеологии, социологии, педагогике и психологии). В процессе изучения языка учитывается критическая оценка существовавших до сих пор направлений лингвистического исследования.

Важной областью марксистско-ленинской социолингвистики ГДР остается критика буржуазной социолингвистики. Здесь особо следует отметить статью А. Нойберта «К вопросу о критике буржуазной социолингвистики»⁷³.

В ряде работ, не являющихся, по сути, социолингвистическими, рассматривались специфические аспекты отношения языка и общества. Можно сказать, что они косвенным образом также способствовали выработке социолингвистических принципов или помогали заложить основы социолингвистики в ГДР.

Значительными представляются нам статьи Р. Глезер «Категория функционального стиля с социолингвистической точки зрения» и «Стилистическая категория регистра с социолингвистической точки зрения»⁷⁴. В последней определяется понятие «регистр», излагаются различные точки зрения на этот вопрос, выявляются общие черты и различия между понятиями «регистр» и «функциональный стиль». В отличие от понятия «функциональный стиль» понятие «регистр» еще не укоренилось в международной практике стилистических исследований. В последующих работах⁷⁵ «регистр» все отчетливее определяется как социолингвистическое явление, хотя и возникают трудности при его истолковании в смысле субклассификации. Буржуазная социолингвистика весьма поверхностно рассматривает профессиональный язык как профессиональный словарный запас, не замечая никаких связей между функциональным стилем и социолингвистикой. Р. Глезер в статье «Категория функционального стиля с социолингвистической точки зрения» показывает, что хотя лингвостилистика имеет предметно-обусловленные общие черты с социолингвистикой, все же существуют релевантные различия в их целеустановке и методах. Общей точкой соприкосновения функциональной стилистики и социолингвистики следует считать прежде всего тот факт, что обе дисциплины видят предмет исследования в социально-обусловленных вариантах употребления языка⁷⁶.

Московская конференция 1969 года, посвященная вопросам стиля, также отчетливо продемонстрировала, что в советском языкознании понимают необходимость социолингвистического исследования функциональных стилей. Такие лингвостилисты и языковеды, как Э. Ризель и А. Д. Швейцер, разделяют мнение социолингвиста Ю. Д. Дешериева, считающего, что к задачам социолингвистики относится также исследование стилистической дифференциации употребления языка в связи с его общественными функциями. Называя основными аспектами ее исследования изучение языка как социального явления и определение его роли в общественном развитии, а также определение той роли, которую социальные факторы играют в развитии языка, Ю. Д. Дешериев к этим темам добавляет исследование взаимосвязей между функциональным и внутриструктурным развитием языка.

О растущем значении социолингвистических исследований, проводимых в ГДР, говорится в статье В. Гартунга «О принципе лингвистического исследования общественного характера языка»: «...следует указать на то, что такая частная дисциплина, как социолингвистика, вот уже добрый десяток лет как завоевала прочные позиции в исследовательской практике»⁷⁷. Он считает весьма полезным, чтобы предметом дискуссии стали «важные исследовательские концепции или же результаты исследования, полученные лингвистами Германской Демократической Республики...».Исследование взаимосвязи между языком и обществом в последние годы показало, что общественные детерминанты языка требуют своего уточнения. Это в особой мере относится к статусу языка и общества в смысле социолингвистической интерпретации и анализа. Поэтому свою исследовательскую деятельность социолингвистика должна сосредоточить на разработке следующих вопросов:1) исследовать общественные функции национального языка в конкретных условиях;2) способствовать эффективному использованию речевой коммуникации в социалистическом обществе;

3) подвергнуть критическому рассмотрению теоретические принципы буржуазной социолингвистики, неправильное употребление идеологическим противником языка (Sprachmiβbrauch);

4) исследовать связи между социально-экономической базой и употреблением языка в капиталистических странах.

Социолингвистика – это дисциплина, которая должна учитывать и лингвистические, и социальные аспекты. Она требует специфического инструментария, который дал бы возможность разработать на основе диалектического и исторического материализма концепции связи языка и общества. Путь к нему лежит через соответствующее теоретическое обоснование и усовершенствование самой социолингвистики. При этом следует учесть имеющиеся фундаментальные работы в этой области, появившиеся в социалистических странах, в частности в Советском Союзе⁷⁸, а также использовать разнообразные идеи (Anregungen) мировой социолингвистики, осуществляя их развитие на методологической основе материалистической философии, социологии и языкознания. Больше внимания необходимо уделять разработке социолингвистических методов. Как уже говорилось, в социолингвистике могут найти применение и некоторые социологические методы (с учетом закономерностей и взаимосвязи теории, методики и специфики социолингвистики), поскольку и «социология стремится охватить социальные процессы и явления в единстве их качества и количества. Поэтому она должна не только определять качество, но также и устанавливать количество этих процессов» ⁷⁹.

______________________________________________________________________________________________________________

Юсселер М. Социолингвистика. – Киев: Вища школа, 1987. – С. 114-137

 СОЦИОЛИНГВИСТИКА СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Лингвистическое исследование проблемы взаимодействия и взаимозависимости между языком и обществом, которое можно назвать социолингвистикой в самом широком смысле, имеет в Советском Союзе давнюю традицию. Обратимся к ранним социолингвистическим работам, которые представляют интерес с точки зрения формирования и развития социолингвистики в узком смысле в Советском Союзе и за его пределами.

В отличие от исследований чисто исторического или формального характера, проводимых в западных странах, в СССР благодаря влиянию И. А. Бодуэна де Куртенэ большую роль сыграли исследования социальной обусловленности языковых явлений, а также воздействия экстралингвистических социальных факторов на развитие и употребление языка. Ученик Куртенэ В. В. Виноградов пишет о своем учителе: «Феномен языка интересовал его как резервуар социально обусловленных языковых форм и языковых норм коллектива (говорящих), как точка пересечения процессов скрещивания и смешения различных социально обусловленных языковых категорий»⁶. Можно привести много примеров, в которых отмечается роль Куртенэ в определении путей развития языкознания в Советской России. В статье, опубликованной в 1974 году в журнале «Русский язык за рубежом», Н. Г. Михайловская называет Куртенэ «основоположником социо- и этнолингвистических исследований в русском и советском языкознании»⁷. Нам представляется важным такое утверждение, так как сразу после революции было положено начало исследованиям, которые можно определить как социолингвистические (также и в узком смысле). Были развернуты эмпирические исследования, посвященные в первую очередь тем изменениям, которые претерпел язык после революции, а также подъязыкам в духе синхронной социолингвистики. В центре значительного числа работ с социолингвистической проблематикой (учитывающей влияние общественно-социальных факторов на язык и его употребление) стояли также вопросы так называемой социальной диалектологии. Опираясь на марксистско-ленинскую методологию, эти исследования внесли много ценного в изучение социально обусловленной дифференциации национального русского языка. Этот первый кульминационный пункт в развитии эмпирических исследований социолингвистической направленности 20-30-х годов тесно связан с именами А. М. Селищева, Л. П. Якубинского, Л. И. Баранниковой, У. Успенского, В. М. Жирмунского, Е. Д. Поливанова, В. В. Виноградова, Б. А. Ларина, К. Н. Державина и Г. О. Винокура. Первая работа в области социологии языка появилась в 1926 году. Это была книга Р. О. Шор «Язык и общество»⁸, в которой язык понимается не как естественная биологическая функция человеческого организма, а как общественный продукт, выступающий в своей социальной обусловленности.

Исследования 20-30-х годов, носившие социологический, а отчасти и социолингвистический характер, послужили мощным импульсом в разработке принципиальных положений марксистско-ленинской теории языка в Советском Союзе, определили основные направления дальнейших лингвистических исследований. Именно отсюда берут начало традиции современной советской социолингвистики.Тот факт, что после победы Октябрьской революции в России возникла объективная потребность в эмпирических исследованиях, имеющих социологическую и социолингвистическую направленность, представляется вполне естественным. Русский литературный язык, бывший в прежнее время языком лишь незначительного привилегированного образованного слоя населения, теперь должен был взять на себя широкие функции как средство общения всего народа. Таким образом, состав носителей литературного русского языка коренным образом изменился. Но вследствие притока диалектных и жаргонных элементов всех языковых уровней создалась угроза существованию литературно-языковой нормы. В это время и было положено начало эмпирическим исследованиям социально-экономической обусловленности изменений, происшедших в русском языке после революции 1917 года, а также исследованиям подъязыков. До Октябрьской революции и сразу же после нее большую роль внутри русского национального языка играли территориальные диалекты, в значительной мере выполнявшие также функцию социальных диалектов. Среди исследователей, которых интересовала данная проблематика, необходимо назвать прежде всего Е. Д. Поливанова, Б. А. Ларина и В. М. Жирмунского. В эти же годы лингвистике было предъявлено требование разработать методы, с помощью которых можно было бы исследовать социально обусловленные групповые языки, а также объяснить связь социально-экономических и языковых явлений. Социолингвистика должна была создать условия для проведения разумной языковой политики.

Дальнейшее развитие этого направлении в социолингвистических исследованиях было заторможено Н. Я. Марром и возглавляемой им школой. Марр рассматривал язык как непосредственное выражение социально-экономических отношений, обладавших особой спецификой. Язык был для него частью идеологической надстройки, и Марр не видел никакой необходимости в исследовании социальных условий стратификации языка и постановке социолингвистических проблем. Таким образом, в конце 30-х, а также в 40-х годах сколько-нибудь значительных социолингвистических исследований в Советском Союзе не проводилось. В 1950 году И. В. Сталин отверг концепцию Марра и его школы как антимарксистскую и вульгарно-материалистическую⁹. По мнению Сталина, язык создан для того, чтобы удовлетворять потребности всего общества, всех классов общества. Указанная точка зрения считалась основополагающей для советского языкознания вплоть до 1956 года. До этого времени исследования взаимодействия языка и общества проводились лишь в незначительном объеме. После XX съезда появились многочисленные работы, сыгравшие большую роль в становлении марксистско-ленинской социолингвистики. Их можно назвать социолингвистическими в широком (и лишь отдельные из них – в узком) смысле. Наступила качественно новая фаза (мы бы сказали – второй кульминационный пункт) в развитии исследований социологической и социолингвистической направленности. В известной степени ее можно определить как конституирование социолингвистики в качестве дисциплины (хотя официально такого определения не существует). Наряду с традиционной проблематикой, на передний план выдвинулись новые проблемы социолингвистических исследований: социологические аспекты би- и мультилингвизма (в частности, проблема билингвизма носителей нерусских языков); языковое строительство как форма осуществления языковой политики в таком многонациональном государстве, каким является Советский Союз; вопросы взаимовлияния и взаимообогащения языков; изменения, происшедшие после революции в русском языке и в языках национальностей, населяющих Советский Союз; вопросы языкового нормирования, обогащения языковых стилей; вопросы, связанные с так называемыми разговорными и международными языками; языковые проблемы молодых национальных государств, языковое планирование и т. д. Это и понятно, поскольку «только в бесклассовом социалистическом обществе (с уничтожением противоречий между городом и деревней, между передовыми и отсталыми районами страны, между умственным и физическим трудом) впервые в истории создаются предпосылки для подлинного единства общенационального языка...»¹⁰.

Важные импульсы развитию социолингвистики были даны на совещании ведущих советских языковедов, которое проходило с 24 по26 мая 1966 г. в Москве. Основное внимание на нем уделялось теоретическим проблемам исследования отношения языка и общества, дебатировался вопрос, каковы должны быть объем и направленность такого исследования. При АН СССР был создан научный совет по проблемам развития языков социалистических наций Советского Союза, председателем которого был избран Ю. Д. Дешериев. Ниже мы дадим краткую характеристику работ некоторых советских ученых, представляющихся нам значительными с точки зрения становления социолингвистики и решения дальнейших ее задач.

Одной из наиболее значительных следует считать работу Б. А. Серебренникова «Язык как общественное явление»¹¹. В ней проведено четкое разграничение между общественной функцией языка и функциями других общественных явлений, выдвинута точка зрения на язык как на средство выражения коллективного сознания и средство коллективизма. Серебренников опровергает марровскую концепцию надстроечного характера языка. Критическому анализу подвергаются позитивистские и неопозитивистские взгляды, начиная с гумбольдтовской «концепции народного духа» (и ее неогумбольдтианских вариантов) и кончая этнопсихологической интерпретацией языка Вундтом и языковым детерминизмом Уорфа. В работе подробно освещаются проблемы «язык – коллектив» и «язык – индивидуум», а также вопрос, в какой мере общество может сознательно участвовать в формировании своего языка.

В 1969 году вышел сборник работ под названием «Вопросы социальной лингвистики»¹². Статьи, входящие в данный сборник, отражают широкий спектр исследований, проблематика которых имеет первостепенное значение для советской социолингвистики. Теоретическую базу для исследования проблемы функционирования языка в обществе составляют положения и принципы исторического материализма.

Вступительная статья В. М. Жирмунского «Марксизм и социальная лингвистика»¹³ посвящена истории выработки критериев советской социолингвистики начиная с первых ее шагов. В ней дается положительная оценка достижений советской социолингвистики раннего периода. Особо подчеркивается роль Н. М. Карийского (русская социальная диалектология и историческая лингвистика), Б. А. Ларина (исследования языка сельских общин и городов России), а также Л. П. Якубинского, дается обзор современных исследований городских диалектов. Далее автор останавливается на проблемах советской социолингвистики: 1) социальной дифференциации языка классового общества на определенной ступени его исторического развития (у данного социального коллектива в данную историческую эпоху); 2) процессе социального развития языка, его истории как явления социального (социально дифференцированного). И, наконец, рассматривает отношение к стандартному языку, диалекту и полудиалекту в специфической социальной ситуации. В заключение Жирмунский критически анализирует работы по социальной диалектологии (в том числе и свою собственную, вышедшую до войны книгу «Национальный язык и социальные диалекты») и приходит к выводу, что нередко «было слишком прямолинейное, механическое приурочивание этих слоев, или «уровней», общенародного языка к общественным классам»¹⁴.

Статья В. В. Акуленко, помещенная в данном сборнике, носит название «Вопросы изучения лексических интернационализмов и процессов их образования», Сосредоточив свое внимание на проблеме языковых универсалий, автор выражает мнение, что поиск такого рода универсальных элементов может протекать в трех направлениях: посредством генетического сравнения, типологического сравнения языков и посредством так называемого ареального метода. Принципиальный характер носит отказ автора от сравнительно-исторического определения интернационализмов, поскольку последние как своего рода «интерлингвальные синонимы» принадлежат к общему языковому фонду и обнаруживаются лишь при их синхронном сравнении (переводы, обучение иностранному языку и т. п.). Единственную возможность «образовать... истинные изоглоссы... интернациональных явлений в словарном составе языков» представляет, по его мнению, ареальный метод. Автор приходит к выводу, что в настоящее время высок процент «автосемантичных слов и лексикализированных словосочетаний», «которые соответствуют друг другу при переводе с одного развитого языка на другой в определенном ареале. Это, в частности, относится к языкам Европы».

В 1972 году вышла монография В. В. Акуленко «Вопросы интернационализации словарного состава языка», которую, учитывая достигнутые в ней результаты и выводы, можно рассматривать как одну из наиболее всеобъемлющих и теоретически обоснованных работ, посвященных проблемам интернационализмов. В. В. Акуленко определяет интернационализмы как межъязыковую, подлежащую социолингвистической трактовке категорию, проявляющуюся лишь при противопоставлении друг другу нескольких языков. Большое значение имеет опирающееся на анализ значительного эмпирического материала утверждение, что интернационализация словарного состава не противостоит специфике развития лексики какого-либо отдельно взятого языка, поскольку «в языках, как и в других областях и формах человеческой деятельности, интернациональное никогда не противостоит национальному»¹⁵.

В работе Ю. Д. Дешериева «Проблема функционального развития языков и задачи социолингвистики», имеющей программный характер, центральное место занимают вопросы соотношения внутриязыковых и внеязыковых факторов, а также проблемы развития общественных функций языка. Автор формулирует ряд важных социолингвистических задач, к числу которых относятся функциональная, социолингвистическая классификация языков, исследование мультилингвизма, разработка научно-технической терминологии, исследование социальных факторов и их значения для функционирования и развития языка, языка и общества, языка и культуры. Ю. Д. Дешериев исследует, в частности, отношение между функциональным и внутриструктурным развитием языка. Он считает, что функциональное развитие, расширение общественных функций влечет за собой внутриструктурное развитие. Функциональное развитие рассматривается как стимулирующий фактор, в то время как внутриструктурное воздействует лишь на функциональное развитие, ускоряя или замедляя его. Дословно в тексте сказано так: «...функциональное развитие языка должно сопровождаться его внутриструктурным развитием. Имели место случаи, когда функциональное развитие языков тормозилось вследствие отставания внутриструктурного развития»¹⁶. Одной из главных задач социолингвистики Дешериев считает исследование общественных функций существующих литературных языков – как в плане функционирования форм существования этих языков по отношению друг к другу, так и в плане взаимосвязи между этими языками. В другом месте он подчеркивает, что при функционировании, развитии и взаимодействии языков следует особенно учитывать фактор сознательности¹⁷.

В своей небольшой статье «Некоторые актуальные проблемы социолингвистики», также имеющей программное значение, А. Д. Швейцер дает обзорное изложение задач и методов современной социолингвистики¹⁸. Он говорит о необходимости создания социолингвистической типологии (классификации языков и подъязыков по количеству и качеству сфер их функционирования), а также о том, какую огромную роль играет социолингвистика в практике языкового планирования в моно- и полинациональной сфере. Как своего рода продолжение следует рассматривать его статью «К проблеме социолингвистической типологии»¹⁹, в которой автор выдвигает требование разработки единых принципов и критериев для сравнения различающихся по своим функциям языковых вариантов, т. е. социолингвистической типологии. Классификации, при которой язык определяется как «стандартный», недостаточно, поскольку один и тот же стандартный язык может принадлежать различным функциональным сферам, как, например, французский язык во Франции и Канаде. Принципы классификации языков в соответствии с их специфическими функциями в заданной языковой ситуации (как, например, у Фергюсона и Стюарта) должны быть, по его мнению, в значительной мере усовершенствованы по отношению к категориям описания, с тем чтобы они соответствовали предъявляемым требованиям.

А. А. Леонтьев в своей статье исследует общественные функции языка и его функциональные эквиваленты²⁰. Отправным пунктом его позиции является то, что проблема языка и общества не должна исчерпываться корреляцией структуры и развития языка со структурой и развитием общества и что необходим детальный анализ функции языка и речевой деятельности. А. А. Леонтьев обосновывает необходимость создания теории речевой деятельности, которая объединила бы лингвистический, социальный и психологический аспекты. Автор различает следующие функции языка: 1) коммуникативную, выступающую как индивидуально-регулятивная, коллективно-регулятивная и саморегулирующая функции; 2) генерализирующую, включающую отражение действительности, усвоение общественно-исторического опыта человечества, национально-культурную функцию и язык как средство познания.

В короткой, но чрезвычайно интересной статье Ф. П. Филина говорится об исследовании общественной функции языка²¹. Актуальной задачей лингвистики Ф. П. Филин считает исследование строя и развития естественных языков, функционирующих в сложных социальных условиях. При этом он подвергает критике формально-cтруктуралистcкую лингвистику, оперирующую аксиомой об «идеальном говорящем». Одной из наиболее важных автор считает проблему языковой нормы, отношения между языком и диалектами, а также социальную дифференциацию языка. По мнению Ф. П. Филина, в целях нормирования необходимо исследование современного состояния языка, а также его исторического развития. Он отвергает одностороннюю концентрацию усилий исследователей в области теории и практики современного языка и предлагает организовать социолингвистические центры.

В статье Л. И. Баранниковой «К вопросу о соотношении социологического и собственно лингвистического аспекта в исследовании языка»²² внимание акцентируется на необходимости восприятия языка как знаковой системы и средства коммуникации и в лингвистическом, и в социологическом плане, не допуская ни изоляции, ни смешения данных аспектов. Указанное требование выдвигается ею также по отношению к исследованию языковой структуры и употребления языка. В заключение автор приводит эмпирические оценки, которые показывают, что в результате социальных перемен изменяется и внутренняя структура языка на морфолого-синтаксическом и фонологическом уровнях.

Б. Н. Головин, рассматривая вопросы социальной дифференциации языка, выдвигает ряд программных требований к социолингвистике²³. Для большей обозримости области социолингвистики он считает необходимым членение языка на варианты, которые, с одной стороны, отличаются специфической структурой (например, диалекты), а с другой – специфическим функционированием общей структуры (например, языковые стили). В качестве предмета социолингвистики он выдвигает на первый план, наряду с языковой структурой, исследование социально обусловленных вариантов языковой функции. На различных примерах иллюстрируются трудности исследования структурных и функциональных вариантов языка. Б. Н. Головин выступает за применение статистических методов с целью фиксации множеств дистинктивных частотностей в вариантных стилях.

А. Н. Иванов противопоставляет методам исследования языка, основанным на идеалистической философии (от А. Шлейхера до Бодуэна де Куртенэ) марксистско-ленинскую концепцию социолингвистики²⁴. Метод изолированного исследования языковой системы отвергается им как антидиалектический, тормозящий прогресс в лингвистике. В своей статье А. Н. Иванов дает характеристику двум основным направлениям исследования; изучению влияния языка на общество и, наоборот, изучению влияния общества на язык. Связующими звеньями между языком и обществом являются семантика (язык – экстралингвистика), стилистика (язык – внеязыковая ситуация) и история языка (отношение между языковым и общественным развитием). Третье направление занято исключительно социально-политическими проблемами (языковая политика, отношение русского языка к языкам других национальностей) .

Вопросами социальной и территориальной стратификации языка занимаются И. Д. Добродомов²⁵, Л. И. Скворцов²⁶ и Л. И. Баранникова²⁷.

Исследуя проблему разграничения языка и диалекта, Л. И. Баранникова понимает под языком определенную систему коммуникативных средств, применяемую в данном этническом коллективе для всех типов и форм коммуникации. Диалект представляет собой один из территориальных вариантов общей языковой системы. Иначе говоря, он ограничен в функциональном отношении и обладает тремя разграничительными критериями: 1) социальным (с точки зрения количества); 2) функциональным (с точки зрения качества); 3) структурным (независимый характер системы языка, зависимый характер системы диалекта).

Большое значение имеет работа «Русский язык и советское общество: Социолингвистическое исследование» под редакцией М. В. Панова²⁸, вышедшая в 1968 году. Авторы этого четырехтомного труда поставили целью осветить закономерности развития русского языка. Основу обширного, в социологическом отношении систематизированного материала, позволившего сделать ценные выводы статистического характера, составили все виды письменных текстов и записей устной речи. Всего было проанализировано 13 тысяч анкет (опрошено около пяти тысяч человек), содержавших от 180 до 768 заданий по фонетике, морфологии, словообразованию и синтаксису. В результате проведенных исследований было установлено, что внешнее и внутреннее языковое развитие тесно переплетены друг с другом.

В первом томе содержится обзор ранних советских теорий, относящихся к исследованию языковых изменений на фоне социальных сдвигов. В работе убедительно доказывается, что одним влиянием экстралингвистических факторов невозможно объяснить революцию в области языка. Для этого следует рассматривать в постоянной взаимосвязи внутриязыковые факторы, коммуникативные ситуации и социальные факторы (в узком смысле). На многочисленных примерах показывается, из каких сфер русский стандартный язык после 1917 года пополнялся неологизмами. Предпринята также попытка категоризации данных неологизмов и исследования стилистических изменений на различных этапах послереволюционного периода.

Второй том посвящен словообразованию современного русского литературного языка. В данной области наблюдается большое количество изменений (не учитывая неологизмов). Обширный фактический материал помогает осветить новые, социально-экономически обусловленные явления, словообразовательные типы сокращений, тенденцию к агглютинации, функцию русского языка как койнэ и т. д.

В третьем томе рассматриваются вопросы морфологии и синтаксиса современного русского литературного языка. Как известно, морфология и синтаксис вряд ли (по крайней мере, весьма слабо) реагируют на воздействие социальных факторов. И все-таки можно зафиксировать целый ряд важных инноваций в морфологии (передача грамматических значений при помощи контекста, рост числа омонимичных флексий, образование классов существительных, имеющих общий род и т. д.) и синтаксисе (семантизация синтаксических структур, усиление самостоятельности зависимых синтаксических единиц).

Наконец, четвертый том посвящен фонетике и диалектам. Наряду с тенденциями, обусловленными внутрилингвистическими факторами, диалекты также оказывают воздействие на систему гласных и согласных (изменение смыслоразличительных факторов). Показано развитие лексики и фонетики русских диалектов. Авторы считают, что влияние литературного языка ни в коем случае не приводит непосредственно к сглаживанию диалектных различий.

В. П. Тимофеев в своем исследовании «Социолингвистические факторы развития современного русского языка»²⁹ также приходит к выводу, что в результате повышения общего образовательного уровня в СССР во всевозрастающей степени реализуется стандартная форма языка. Диалекты же, хотя и отступают назад, но не исчезают.

Проблемам языковой нормы или нормы и варианта посвящены, в частности, работы Л. К. Граудиной³⁰, Л. П. Крысина³¹ и В. В. Веселитского³². Л. К. Граудина детально исследует возможности применения количественных методов при установлении языковой нормы. Влияние неязыковых факторов автор учитывает в своей многофакторной корреляционной модели. В другой работе Л. К. Граудина опровергает тезис, согласно которому языковая норма представляет собой не статистическое, а типичное явление, соответствующее сущности каждой данной социально-исторической фазы развития. Л. П. Крысин, принимая во внимание ситуативные и функционально-стилистические связи, устанавливает инвентарь понятий, объектов, гипотез и методов для эмпирического охвата связей между языковыми вариантами и социальной стратификацией говорящих. Его исследование подтверждает тезис о том, что варианты являются языковыми состояниями, отклоняющимися от нормы, недопустимыми, в то время как норма представляет множество языковых средств и правил организации этих средств. Наконец, В. В. Веселитский, опираясь на исторический материал, доказывает, что под влиянием литературы некоторые варианты упрочивают свое положение и закрепляются в качестве нормы. Для современного языка характерна перегруппировка и взаимовлияние лексики литературного языка, диалектов и разговорного языка. Как пример сотрудничества ученых СССР и ГДР в области социолингвистики можно рассматривать состоявшийся в июне 1967 года в Москве симпозиум, посвященный вопросам социальной дифференциации языка и проблеме языковой нормы. Большое значение для дальнейшей работы в данной области имеют разработанные на симпозиуме теоретические и методологические принципы. Доклады, прочитанные на симпозиуме, были изданы в Москве в виде сборника под названием «Норма и социальная дифференциация языка»³³. Нам представляется важной выраженная в предисловии к нему мысль о том, что, говоря о социальной дифференциации языка и языковой нормы, мы говорим о двух проблемах, образующих причинную, исторически обусловленную связь, и что любой исторически сформировавшийся язык представлен различными формами существования, в силу чего различные типы языковой дифференциации, как и различные типы языковой вариативности, образуют единое целое, зависимое от существующих норм»³⁴.

Вопросам социальной дифференциации языков посвящены в этом сборнике работы М. М. Гухман, Н. Н. Семенюк, В. Н. Ярцевой, М. В. Раевского, О. И. Москальской и Р. Гроссе. Проблему языковой нормы на различных уровнях языка затрагивают С. А. Миронов, В. Фляйшер и Г. Изинг, сравнительный анализ вариантов норм языка проводят Э. А. Макаев и Г. С. Щур.

Выступления, прозвучавшие на симпозиуме, не только содержат важные теоретические и методические положения, но представляют и практический интерес, в частности для переводчиков. В этом отношении особенно выделяется доклад О. И. Москальской, посвященный проблеме вариантов норм³⁵.

Большую ценность как своего рода лингвистический словарь имеет справочник «Трудности словоупотребления и варианты норм русского литературного языка», изданный в 1973 году Институтом русского языка Академии наук СССР. Руководство изданием осуществлял К. С. Горбачевич, у которого в 1971 году вышел в свет еще один весьма значительный труд – «Изменение норм русского литературного языка»³⁶. Данная монография выходит за рамки проблематики, связанной с нормой в узком смысле, и затрагивает вопросы культуры речи. Вполне оправданным нам представляется определение нормы как «сложного и диалектически противоречивого явления». В соответствии с этим первая глава посвящена воспитанию у участников коммуникации культуры речи. Языковая норма определяется как внутриязыковая и внесоциальная величина. Норма и ее вариант воспринимаются как выражение сосуществования старого и нового качества в языке. По мнению К. С. Горбачевича, процесс изменения языковых норм объясняют два основных закона: закон экономии и закон аналогии. Богатый и с большой тщательностью обработанный материал, содержащийся в этой книге, дает сведения, важные для характеристики русского литературного языка.

Значительный интерес вызывает справочник «Трудности словоупотребления и варианты норм русского литературного языка». Прежде всего он, с точки зрения культуры речи и языковой политики, способствует образцовому использованию родного языка в Советском Союзе. Так, в разделе «Задачи настоящего словаря и отбор слов» сказано: «Первой и основной задачей данного словаря является оценка вариантов слов и словоформ, в настоящее время сосуществующих друг с другом в числе форм русского литературного языка»³⁷. Кроме того, словарь имеет большое значение как подспорье для изучающих русский язык как иностранный и для преподавателей, поскольку позволяет уточнить, идет ли речь о допустимом варианте усвоенного языкового употребления или же о неправильном использовании какой-либо лексической единицы.В сборнике «Язык и общество»³⁸ представлены результаты социолингвистического анализа по такой весьма широкой проблеме, как закономерности развития национальных языков в связи с развитием социалистических наций.В статье «К проблеме общественной обусловленности языка» Ф. П. Филин подвергает острой критике вульгарно-социологические концепции, а также употребление математических методов в лингвистическом исследовании, не отвергая, однако, математически-формализирующих методов в целом. Он пишет; «Мы решительно возражаем лишь против абсолютизации формализированных методов, которые относят языкознание к разряду естественных наук. Применение определенных естественнонаучных приемов в сфере общественных наук никогда не сможет привести к тому, чтобы общественные науки оказались поглощенными естественными науками...»³⁵. Эти слова адресованы прежде всего И. И. Ревзину и другим авторам, отрицавшим специфичность лингвистики как гуманитарной науки. Ф. П. Филин четко определяет роль социальных и территориальных диалектов в формировании русского национального языка и отмечает значение советских фундаментальных исследований начального периода, в которых уже тогда ставились социолингвистические проблемы.

На наш взгляд, особо стоит отметить статью М. И. Исаева «Языковое строительство как один из существенных экстралингвистических факторов языкового развития»⁴⁰, поскольку в ней автор указывает на ту роль, которую играет в «спонтанно протекающем процессе языкового развития» активное, сознательное воздействие общества. Отождествление М. И. Исаевым терминов «языковое строительство» и «языковая политика» представляется нам убедительным. Дав высокую оценку результатам осуществления ленинских принципов национальной и языковой политики, он, однако, отмечает, что «до сих пор основные этапы языкового строительства в СССР изучены недостаточно, а советский опыт решения языковой проблемы в многонациональном государстве не обобщен». Но уже с начала 70-х годов появился целый ряд работ, отвечающих высказанным требованиям, в частности работы А. Т. Базиева, М. И. Исаева, И. К. Белодеда⁴¹.

Центральное место в книге «Язык и нация» А. Т. Базиева и М. И. Исаева занимают вопросы национальных и языковых отношений в Советском Союзе. В этой связи большой интерес представляет обобщение опыта Советского Союза как многонационального государства для многонациональных развивающихся стран (в частности, стран Африки). В предисловии к этой книге Ф. П. Филин отмечает большую актуальность проблематики «Язык и нация». В первой главе излагаются основные вопросы отношения языка и общества, в дальнейших главах последовательно исследуются специальные проблемы. Так, вторая глава посвящена проблеме развития наций. Авторы обращают внимание на то, что нация представляет собой продукт длительного исторического развития общества, результат возникновения капиталистических общественных отношений. При определении понятия «нация» особо подчеркивается важность такого ее критерия, как язык. Авторы подвергают критике теории, в которых преуменьшается либо отрицается значение языка. Наряду с этим исследуется роль языка в национально-государственном строительстве СССР, причем авторы приходят к выводу, что государственное строительство оказывает влияние на функциональное развитие языков. Третья глава посвящена культурной революции и языковому строительству в СССР, созданию письменности для бесписьменных языков. На основе большого фактического материала рассматривается ряд важных вопросов теоретического и терминологического характера, в частности вопросы языкового строительства и языковой политики. Вопросы сближения наций и взаимовлияния языков народов СССР исследуются в четвертой главе. Со всей очевидностью выясняется тот факт, что общественные условия оказывают большее влияние на сближение языков при социализме, чем генетическое родство. В связи с необходимостью создания интернационального словарного состава авторы подчеркивают: «Следует провести четкое разграничение между интернациональной терминологией, необходимой для полнокровного развития и функционирования современного языка, и между ненужным балластом иностранных слов, которыми перегружена речь некоторых людей». В пятой главе освещается «расцвет социалистической нации и национальных языков». При этом проводится различие между аспектом, внутренне присущим структуре, и социологическим аспектом. Социологическое развитие представлено в работе как процесс усовершенствования, как средство коммуникации и как результат развития общества. Оно зависит от конкретно-исторических условий, а не от внутренне присущих языку факторов. В шестой главе говорится о русском языке как добровольном средстве межнационального общения: являясь родным для большинства населения СССР, он представляет собой доступное для всех средство коммуникации. Этому способствует близость восточнославянских языков (русского, украинского, белорусского), наличие богатого словарного состава, разработанной грамматики, удовлетворяющей социальным запросам терминологии, фразеологии и т. д.

В рассматриваемой книге даются сведения по вопросам возникновения языка, отношения между языком и обществом, но прежде всего по актуальным вопросам о роли языка в развитии нации, которые могут быть использованы при осуществлении языковой политики и языкового планирования в развивающихся странах.

В работе И. К. Белодеда «Ленинская теория национально-языкового строительства в социалистическом обществе» речь идет о важной области социолингвистического исследования в СССР – языковом планировании. В центре внимания находится ленинская теория развития национальных языков. Как следует из рассуждении И. К. Белодеда, практический опыт, который приобрели народы Советского Союза в результате осуществления ленинской теории, имеет большое значение также для народов стран Азии, Африки и Латинской Америки, борющихся за свое освобождение и создание собственного национального государства. Как учил В. И. Ленин, в многоязычном социалистическом обществе язык становится одним из решающих факторов мобилизации широких масс трудящихся всех наций и народностей на активное участие в общественной и политической жизни. И. К. Белодед раскрывает всемирное значение ленинской теории о роли национального языка в революционной борьбе трудящихся. Он отмечает личное участие В. И. Ленина в практическом решении национально-языковых проблем после победы Октябрьской революции, говорит о расцвете национальных языков такого многонационального государства, как Советский Союз. Критикуя концепции современных буржуазных идеологов по данному вопросу, И. К. Белодед приводит следующее высказывание А. С. Мельничука: «Современные буржуазные идеологи, как правило, не стремятся в сфере национальных отношений к объективному научному рассмотрению этой проблемы; они лишь искажают ее, пропагандируя, в зависимости от конкретной политической обстановки, чуждые пролетарскому интернационализму идеи шовинизма, национальной ограниченности или национального нигилизма. Теоретическое и практическое решение названных проблем возможно лишь на методологической основе марксистско-ленинского учения по национальному вопросу, учитывая при этом большой положительный опыт языкового строительства многонационального советского государства».

И. К. Белодед говорит о значении языка и стиля В. И. Ленина в сфере культуры речи. Изучив в стилистическом аспекте целый ряд работ В. И. Ленина, он приходит к следующему заключению: «Язык Ленина, стиль ленинской речи является важной составной частью всей его революционной деятельности в партии и по руководству государством, его деятельности как ученого, писателя и бойца на фронте просвещения и культуры». В работе содержатся принципиальные положения о связи языка и истории, о роли языка в развитии общества, о проблемах международного общения, на богатом фактическом материале рассматривается исторический процесс развития языков народов Советского Союза. Особое внимание при этом уделено связи советской культуры с идеологией.

Автор останавливается также на взаимоотношениях русского и украинского литературных языков, говорит о том, какую роль играют эти тесные связи в развитии украинского языка. Для сравнения приводятся данные о положении национальных меньшинств в некоторых капиталистических странах. «Советские лингвисты, лингвисты марксистского направления, прогрессивные социолингвисты всего мира, – заключает автор, – в своих исследованиях никогда не оставляли без внимания общественную функцию языка, языковую жизнь народов мира, значение языка в борьбе за справедливый общественный строй, его роль в развитии науки, образования и культуры, а также всего духовного мира народов. Языковеды-марксисты всегда боролись против так называемой деидеологизации методологических вопросов лингвистических исследований, против сведения их к состоянию простого каркаса» ⁴².

Точка зрения Л. Б. Никольского относительно вопросов языковой политики совпадает со взглядами М. И. Исаева. В своей работе «Языковая политика как форма сознательного воздействия общества на языковое развитие»⁴³ Л. Б. Никольский определяет эту политику как «комплекс мер, разрабатываемых в интересах целенаправленного регулируемого воздействия на спонтанно протекающий языковой процесс (развития) и осуществляемых обществом (государством)»⁴⁴. Ее эффективность, отмечает автор, зависит от исследования и учета соответственной языковой ситуации, т. е. от разнообразных функций всех языков, служащих средством общения на определенной территории. Основными сферами воздействия являются общественные функции языка, которые могут быть либо расширены, либо сужены. Необходимость передачи и пропаганды опыта, накопленного в Советском Союзе, особенно очевидна для многонациональных государств Азии и Африки.

Большое внимание в советском языкознании с самого начала уделялось вопросам культуры речи. Разработкой этих вопросов занимались такие видные лингвисты, как Г. О. Винокур, В. В. Виноградов, Е. Д. Поливанов, Д. И. Ушаков. Воспитание высокой культуры речи заняло центральное место в системе общего образования личности, став ее неотъемлемой составной частью. Здесь велика роль сознательного воздействия общества. Г. О.  Винокур обратил внимание на творческий характер образцового речевого поведения. Он рассматривал это в тесной связи с развитием человека как индивида и творческими действиями социалистической личности: «Мастер языка не только хорошо знает нормы языка, но и сам влияет на них, образуя сами эти нормы»⁴⁵. В. В. Виноградов призывал к общенациональному охвату структурных норм и форм современного русского языка на всех уровнях его системы, к всестороннему его развитию⁴⁰. Эта мысль находит свое продолжение в работах В. Г. Костомарова и А. А. Леонтьева, предлагающих свою теорию речевого поведения⁴⁷. В. Г. Костомаров рассматривает цели языковой политики в аспекте правильности, большей точности и большей выразительности языка коллектива и индивида⁴⁸. В. Г. Костомаров и Л. И. Скворцов являются также редакторами сборника, посвященного актуальным теоретическим и практическим вопросам культуры речи⁴⁹. Статьи, входящие в этот сборник, свидетельствуют о большом интересе к вопросам культуры речи как в историческом, так и в нормативном аспектах, хотя следует заметить, что требование создать самостоятельную дисциплину «культура речи», звучащее в них, не представляется нам обоснованным. Особый интерес вызывает работа Л. И. Скворцова «Норма, литературный язык, культура речи». В качестве основного элемента «теории культуры речи» рассматривается норма литературного языка. Дав критический анализ различных взглядов на проблему нормы в истории европейского языкознания, Л. И. Скворцов высказывает мнение, что понятие нормы является слишком статичным и что данную проблему следует решать с помощью динамической теории нормы. В устной и письменной коммуникации литературная норма изменяется в ходе образования, а затем – снятия диалектического противоречия между кодифицированной нормой и потенциально существующими возможностями изменения языковой системы. Относительно нормирования взгляды В. В. Виноградова и Л. И. Скворцова в основном совпадают: их существенной чертой является отделение теоретических проблем нормирующей деятельности от задач и проблем родственных дисциплин (особенно стилистики) при учете динамического характера языковой нормы и осуществлении целенаправленной языковой политики на научной основе. Автор акцентирует внимание на необходимости разработки общей теории речевого поведения, типологии речи, на функциях нормы на различных языковых уровнях и т. д. Сборник охватывает широкий круг теоретических вопросов: различение нормы и кодификации; культура речи; соотношение структуры, нормы и языкового узуса в процессе функционирования нормы и ее дальнейшего развития; объективная оценка нормы литературного языка и других вариантов национального языка; современные нормы в области фразеологии, синтаксиса и морфологии и т. д. Следует отметить также работы В. А. Ицковича «Норма и кодификация» и Г. А. Золотовой «Синтаксические синонимы и культура речи».Большое значение имеют работы, в которых подвергаются критике труды буржуазных социолингвистов и социологов языка. Это прежде всего работа А. Д. Швейцера «О микросоциологии и макросоциологии языка» ⁵⁰, в которой он подвергает критическому анализу методологические и социологические концепции американских социолингвистов (социологов языка) Хаймса, Лабова и Гамперца. А. Д. Швейцер показывает, что они расчленяют такие неразрывные единства, как «социология речи» и «социология языка» или «микросоциология языка» и «макросоциология языка», оставляют без внимания корреляцию и взаимозависимость макро- и микросоциологических факторов, детерминирующих определенные языковые и речевые явления или процессы.В монографии А. Д. Швейцера «Вопросы социологии языка всовременной американской лингвистике»⁵¹ речь идет об общетеоретической базе, о проблематике и технике социолингвистического (лингвосоциологического) исследования в США. Автор отмечает, что влияние этнолингвистики (Э. Сэпир, Э. Гудинаф, Кл. Леви-Стросс) и трансформационной грамматики (особенно представленной Дж. Уильямсом и К. Пайком) на социолингвистику все еще весьма велико. Хотя односторонний характер проводимых в прежние годы исследований (язык, культура и общество рассматривались в них как изоморфные структуры) был в значительной степени преодолен, позитивистская ориентация все-таки сохранилась. По мнению А. Д. Швейцера, положения, представляющие интерес с точки зрения социолингвистики, содержатся прежде всего в работах Ч. А. Фергюсона, У. Лабова и Дж. Гамперца, посвященных вопросам социальной дифференциации языка в условиях диглоссии и билингвизма, языковому планированию и норме, социолингвистической типологии. Однако А. Д. Швейцер вполне справедливо упрекает Лабова в том, что тот прикован к принципам буржуазно-позигивистской социологии, причем его понимание социального расслоения и различий между классами в социально-экономической области ложно, поскольку оно основано на эклектической унификации вторичных признаков. Недостатком концепции Лабова А. Д. Швейцер считает и то, что (несмотря на правильные предпосылки) в ней преувеличивается влияние психологических факторов на общественный прогресс, что понятие «престиж» употребляется нечетко. А. Д. Швейцер приходит к выводу, что исследовательские методы американской социолингвистики представляют определенный интерес, они заслуживают тщательного изучения, поскольку как положительный, так и отрицательный опыт американской социолингвистики может помочь в исследовании комплексных и многообразных проблем отношения языка и общества.В книге «Современная социолингвистика. Теория, методы, проблемы»⁵² А. Д. Швейцер указывает на то, что еще в 30-е годы, задолго до того как социолингвистическими исследованиями малой группы стала заниматься социолингвистика, или социология языка, США, эти исследования проводил Е. Д. Поливанов.В своей рецензии⁵⁵ на работу У. Лабова «Социальная стратификация английского языка в г. Нью-Йорке» («The Social Stratification of English in New York City») О. С. Ахманова дает ей в целом довольно положительную оценку, отмечает значение ее для дальнейшего развития языкознания, поскольку Лабов открывает новые пути преодоления лингвистического структурализма. По мнению автора, важно прежде всего то, что здесь отправным пунктом больше не служит аксиома об идеальном говорящем и гомогенном коллективе говорящих, которая не может помочь решению принципиальных вопросов лингвистики (среди них – различие между языком и диалектом, природа языковой нормы и методы ее установления, научные основы исследования социальной дифференциации языка и т. п.). В то же время О. С. Ахманова справедливо указывает и на обусловленные влиянием позитивизма методологические недостатки рассматриваемой работы, критика которых содержится также в работе А. Д. Швейцера.Насколько велики усилия, направленные на создание теоретической базы и развитие социолингвистики в Советском Союзе, свидетельствует также издание учебников по социолингвистике, предназначенных для студентов. Так, в 1971 году под редакцией О. С. Ахмановой вышел коллективный труд «Принципы и методы лексикологии как социолингвистической дисциплины» ⁵⁴, где даются сведения об исследованиях советских авторов в области социолингвистики, отмечается, что изучение целого ряда социолингвистических проблем находится еще в своей начальной стадии. Мы разделяем выраженное здесь мнение о том, что исходным пунктом социолингвистических исследований должна стать лексика, поскольку в ней наиболее очевидно отражается жизнь языка. Кроме того, лексика более ясно, чем другие области языка, дает возможность увидеть происшедшие в нем изменения. В соответствии с данной точкой зрения центральное место в учебнике отведено связи языка с социальной действительностью. Учебник делится на три части, в которых рассматриваются различные социолингвистические аспекты лексики. В первой части исследуются отдельные слова, во второй – словосочетания, в третьей – лексикографические толкования и словарные пометы. Особо следует остановиться на возможностях выбора стилистических синонимов в текстах. Обширный материал и удачный выбор примеров подкрепляет яркое и убедительное изложение теоретических проблем. В качестве практического осуществления теоретических положений показаны стилевые трансформации, необходимость в которых возникает при переводе с одного языка на другой (с помощью примеров показано, что журналистский стиль в русском языке обладает более сильной эмоциональной окраской, чем в английском). В Приложении к учебнику рассматриваются социолингвистические проблемы перевода, показывается, какие усилия нередко нужны переводчику, чтобы найти адекватный вариант перевода с русского языка на английский. Теоретические положения иллюстрируются множеством практических примеров, поэтому учебник интересен и полезен не только для специализирующихся в области лингвистики.Психолингвистика и психология языка сыграли важную роль как источники социолингвистики. В Советском Союзе они получили весьма плодотворное развитие⁵⁵, имеют испытанные традиции теоретических разработок. В настоящее время лингвопсихологические исследования проводятся во многих научных учреждениях Советского Союза. К важнейшим центрам этих исследований относятся следующие:1. Научно-методический центр русского языка при Московском государственном университете им. Ломоносова с секторами психологии и методики. Группе «Психолингвистика» этого центра (А. А. Леонтьев, Е. М. Верещагин, Т. В. Рябова и др.) была поручена координация психолингвистических исследований, проводимых в Советском Союзе, а также составление библиографии работ в указанной области.2. Группа «Психолингвистика» Института языкознания Академии наук СССР, созданная в 1967 году по решению его Ученого совета и организованная как междисциплинарная. В октябре 1969 года ее ядро послужило основой для образования новой рабочей группы – «Психолингвистика и теория коммуникации», задача которой заключалась прежде всего в исследовании вопросов массовой коммуникации и лингвопсихологических аспектов языкового воздействия, а также лингвопсихологических аспектов социологических исследований. Эта группа действует и как консультативный орган при создании монографий в данной области. Ежемесячно проводятся расширенные совещания с участием представителей других дисциплин. Таким образом, отсюда исходят многие импульсы для проведения междисциплинарных исследований. В сотрудничестве с учеными различных вузов эта группа подготовила к печати коллективный труд под названием «Основы речевой деятельности». Совместно с комиссией «Психолингвистика», действующей при Центральном совете общества психологов СССР, был подготовлен коллективный труд «Психолингвистика в СССР».3. Ленинградский государственный университет – факультет психологии и находящаяся в его ведении лаборатория инженерной психологии. Здесь, в частности, проводятся исследования речевой коммуникации, направленные на обеспечение максимальной надежности технических операторов при отдаче приказов и подготовке сообщений.

4. Московский государственный педагогический институт им. Мориса Тореза – кафедры психологии и методики и лаборатория экспериментальной фонетики и психологии речи (ЛЭФИПР). Успехи этой лаборатории, особенно научные труды В. А. Артемова, вызвали широкий международный резонанс. Симпозиумы по психолингвистике в СССР, которые начиная с 1969 года проводятся здесь, как правило, каждые два года, по своему значению выходят далеко за пределы Советского Союза. Именно таким был третий симпозиум, который проходил с 1 по 4 июня 1970 года. В работе симпозиума принимали участие такие организации, как рабочая группа «Психолингвистика и теория коммуникации» Института языкознания Академии наук СССР, Центральный совет общества психологов СССР и Ученый совет по «Теории советского языкознания» при отделении литературы и языка Академии наук СССР. В центре внимания симпозиума стояли актуальные вопросы применения психолингвистических методов в междисциплинарных исследованиях, например в исследованиях эффективности речевого воздействия на примере средств массовой коммуникации, изучении языка детей и др. Вступительный доклад, посвященный наиболее важным задачам прикладной социолингвистики, сделал А. А. Леонтьев. По вопросам общей теории текста фундаментально выступил Н. И. Жинкин. О языковом воздействии убедительно говорили Е. А. Ножин (об особенностях публичной речи) и А. У. Хараша (о психологических функциях речевой коммуникации и месте психологических исследований языка). В области преподавания языка следует отметить выступления Е. Л. Носенко (психолингвистика и методика преподавания языка), У. А. Зимней, В. Н. Скибко (экспериментальные исследования переключения заданной вербальной программы на родной или иностранный язык), Е. В. Маруги (взаимодействие между родной и иноязычной языковыми системами при обучении иностранному языку).

В ряде изданных в СССР сборников затрагиваются имеющие принципиальное значение вопросы связи языка и общества, содержатся предпосылки для проведения междисциплинарных исследований, важных для понимания взаимосвязи социолингвистики и общества. Охарактеризуем хотя бы в общих чертах эти коллективные труды.

В сборнике «Психология грамматики»⁵⁶ следует выделить статьи А. А. Леонтьева «Психологическая ценность порождающей трансформационной модели» и И. М. Лущихиной «Взаимосвязь семантического и грамматического содержания информации элементов текста при аудировании», а также библиографию к этому сборнику, включающую исследования советских авторов, посвященные психологии речи и психологии преподавания языка, за период с 1918 по 1966 год.

В «Теории речевой деятельности»⁵⁷ (проблемы психолингвистики) особенно важен первый раздел, в котором рассматривается предмет психолингвистики. В нем можно найти ценные рекомендации и отправные точки для проведения междисциплинарных исследований, таких как «Объект и предмет психолингвистики и их связь с другими науками, изучающими речевую деятельность», «Языковая способность человека как объект лингвистики», «Лингвистика, психолингвистика и теория деятельности».В сборнике «Психологические и психолингвистические проблемы владения и овладения языком»⁵⁸ вызывают интерес статьи Г. Г. Городолиловой «К вопросу развития языковых навыков и способностей в начальной стадии преподавания», А. А. Леонтьева «Смысл как психологическое понятие» и Е. А. Вертоградской «Анализ семантики иноязычных грамматических форм с помощью стилистики. Опыт стилистического эксперимента».В «Вопросах психолингвистики и преподавания русского языка как иностранного»⁵⁹ речь идет в основном о весьма специальных проблемах, таких, в частности, как влияние родного языка (включая интерференцию и перенос), контроль и самоконтроль во время занятий и др. Рассматриваются также вопросы применения психологии речи во время занятий по иностранному языку.

Сборник «Психолингвистика и обучение иностранцев русскому языку»⁶⁰ продолжает тему предыдущего, изданного в 1971 году. Несмотря на специальную проблематику, ряд работ, опубликованных здесь, представляют общий интерес или обнаруживают явные точки соприкосновения с социолингвистикой. Это работы И. А. Каримовой «Конфронтативные исследования прагматических значений» (в основу исследования положен русский и французский языковой материал), А. А. Леонтьева «Некоторые тенденции в советской психолингвистике», Н. В. Уфимцевой «Словосочетание как оперативная единица членения высказывания», В. А. Агеева «Ситуативные вариации параметров речи» (на основе изучения теоретических вопросов и анализа экспериментальных данных взаимодействия социолингвистики и психолингвистики), А. Л. Мучника «Типичные явления языкового переноса» (на основе русско-немецких языковых контактов).

Проведенный обзор направлений социолингвистических исследований советских авторов, включающий также значительные психолингвистические исследования, показывает, что советская социолингвистика использует богатый материал, на основе которого выведены важные теоретические принципы, методы и инструментарий. Их можно использовать также в социолингвистических и междисциплинарных исследованиях в ГДР.

Общая методология (философский подход к явлениям, способ познания) свидетельствует о том, что акты познания имеют общие существенные моменты, выступающие в каждом из них. Специальная методология социолингвистики основана на принципах марксистско-ленинского языкознания. В настоящее время продолжается изучение взаимодействия общей и специальной методологии, намечается решение тех проблем, которые обнаруживаются в ходе дискуссий между учеными ГДР и Советского Союза⁶¹. Так, Э. Альбрехт говорит о необходимости выяснить выходе дальнейших дискуссий диалектическую связь общей методологии и специальных методологий, методов и методик: «Отрыв методологии от мировоззрения во всех случаях неизбежно ведет к неопозитивизму и структурализму. В марксистско-ленинской литературе примат мировоззрения по отношению к методологии и методам считается непреложным фактом»⁶². Он считает, что «в настоящее время вопросы методологии играют в развитии науки все более важную роль... Таким образом, методология выступает как conditio sine qua non междисциплинарных исследований»⁶³.

Итак, на основе общего и специального методов необходимо разработать специфически социолингвистическую методологию. Только имея такую методологию, социолингвистика сможет играть присущую ей важную роль как междисциплинарная область исследований